Всё,что вы хотели знать об Ингерманландии,но не решались спросить. Коренные народы ингерманландии В настоящее время ингерманландцы проживают

Ф‘ИННЫ-ИНГЕРМАНЛ‘АНДЦЫ, петербургские финны, народ в Российской Федерации, субэтническая группа финнов. Численность в Российской Федерации 47,1 тыс. человек, в том числе в Карелии - 18,4 тыс. человек, в Ленинградской области (преимущественно Гатчинский и Всеволожский районы) - около 11,8 тыс. человек, в Санкт-Петербурге - 5,5 тыс. человек. Живут также в Эстонии (около 16,6 тыс. человек). Общая численность около 67 тыс. человек. Язык (ряд мало различающихся говоров) относится к восточным диалектам финского языка. Распространён также литературный финский язык. Самоназвание - финны (суомалайсет), инкериляйсет, т.е. жители Инкери (финское название Ижорской земли, или Ингрии - южного побережья Финского залива и Карельского перешейка, германизированное название - Ингерманландия).

Верующие Финны-ингерманландцы - лютеране. В прошлом среди эвримейсет была небольшая группа православных. У савакот было распространено сектантство (в том числе "прыгуны"), а также различные пиетистские течения (лестадианство).

Массовое переселение финнов на территорию Ингрии началось после 1617, когда эти земли по условиям Столбовского мира отошли Швеции, в состав которой входила в то время Финляндия. Основной приток финских колонистов приходится на середину 17 века, когда шведское правительство стало проводить принудительное обращение местных жителей в лютеранство и закрывать православные церкви. Это вызвало массовый исход православного (ижорского, водского, русского и карельского) населения в южные, принадлежавшие России, земли. Опустевшие земли быстро занимали финны-переселенцы. Переселенцы из ближайших районов Финляндии, в частности из прихода Эуряпяя и соседних с ним приходов на северо-западе Карельского перешейка, назывались эвримейсет, т.е. люди из Эуряпяя. Этнографическая группа савакот, образованная переселенцами из Восточной Финляндии (исторические земли Саво), была более многочисленна: в середине 18 века из 72 тыс. Финнов-ингерманландцев почти 44 тыс. были савакот. Приток финнов на территорию Ингрии происходил и в 19 веке. Финны-ингерманландцы мало контактировали с коренным населением этого края.

В конце 1920-30-х годов многие Финны-ингерманландцы были высланы в другие регионы страны. Во время Великой Отечественной войны около 2/3 Финнов-ингерманландцев оказались на оккупированных территориях и эвакуированы в Финляндию (около 60 тыс. человек). После заключения мирного договора СССР с Финляндией эвакуированное население было возвращено в СССР, но не получило права поселения на прежних местах жительства. С конца 1980-х годов среди Финнов-ингерманландцев развернулось движение за восстановление культурной автономии и возвращение на старые места обитания.

Н.В. Шлыгина

По данным Переписи населения 2002 года численность финнов- ингерманландцев, проживающих на территории России, составляет 300 человек.

ИНГЕРМАНЛАДСКИЕ ФИННЫ

ИСТОРИЯ

Ингерманландские финны (самоназвание - su om alaisia) - одна из групп финноязычного населения, издавна проживающая в центральных, северных и западных районах Ленинградской области и на территории современного Санкт-Петербурга.

Ингерманландские финны появились на этой земле после Столбовского мира 1617 года, когда земли между реками Наровой и Лавой были переданы шведам и получили название «Ингерманландия». На земли, заброшенные в результате войн, эпидемий и голода, стали переселяться финские крестьяне сначала с юго-запада Карельского перешейка (в основном, из прихода Эуряпяя) - они получили название эурямёйсет (äyrämöiset ). После войны 1656-1658 гг. значительный приток новых финских поселенцев происходил из восточных районов Финляндии, из Уусимаа и более отдаленных мест - эти крестьяне позднее стали называться савакот (savakot ). В итоге к концу XVII века численность финнов в Ингерманландии достигла 45 тысяч человек - примерно 70 % всего населения края.

Земли Ингерманландии вернулись России по Ништадтскому договору 1721 г., но финские крестьяне в Финляндию не ушли и связали свое будущее с Россией. Финское население края сохранило свою лютеранскую веру и в Ингерманландии действовали лютеранские церкви со службой на финском языке. К началу ХХ века в губернии было 32 сельских финских прихода. Церковь создавала школы с преподаванием на финском языке - к началу XX века их было 229. Учителей готовила Колпанская педагогическая семинария (1863-1919 гг.). И именно из школьных учителей и пасторов стала складываться ингерманландская интеллигенция. Первая местная финская газета была основана в 1870 г.

После октябрьского переворота 1917 года, внесшего раскол во многие ингерманландские семьи, наступил период «национального строительства». В 1920-1930-е годы на территории Ленинградской области существовали национальные финские сельские советы и Куйвазовский национальный район. Издавались газеты на финском языке, существовало свое издательство, театр, музей, в Ленинграде даже велось радиовещание на финском языке. Работали финские школы, техникумы, отделения институтов.

Много обещавшая «ленинская национальная политика» обернулась крахом. «Кулацкие чистки» в 1930-31 годах, «санации» приграничных деревень в 1934-1936 годах привели к высылке из Ингерманландии десятков тысяч финнов. В 1937-1938 годах начались массовые репрессии: финские национальные сельсоветы и район были упразднены, обучение во всех финских школах Ингерманландии было переведено на русский язык, закрыты все очаги национальной культуры и все финские лютеранские церкви. Финские учителя, пасторы, деятели культуры были арестованы, большинство расстреляны.

Новые беды ингерманландским финнам принесла война. Более 62 тысяч финнов остались на оккупированной немцами территории и были выселены в Финляндию в качестве рабочей силы. Более 30 тысяч финнов, оказавшихся в кольце блокады, в марте 1942 г. были вывезены на побережье Ледовитого океана. В 1944 году 55 тысяч ингерманландских финнов вернулись из Финляндии в СССР, но поселиться в родных местах им было запрещено.

В итоге немногочисленный народ рассеялся на просторах Евразии от Колымы до Швеции. Ныне ингерманландские финны проживают, кроме Ингерманландии, в Карелии, различных областях России, в Эстонии, Швеции. Начиная с 1990 года примерно 20 тысяч ингерманландских финнов эмигрировали в Финляндию.

Если по переписи 1926 года финнов в Ингерманландии насчитывалось около 125 тысяч человек, к 2002 году их численность в Ленинградской области упала до 8 тысяч, и в Санкт-Петербурге ныне проживает 4 тысячи ингерманландских финнов.

ЭТНОГРАФИЧЕСКИЕ ГРУППЫ

Ингерманландские финны до начала ХХ века сохраняли под-разделение на две группы: эурямёйсет (ä yr ä m ö ise t, ä gr ä m ö iset ) и савакот (savakot ). Финны-эурямёйсет по происхождению - карелы и являются выходцами из старинного финского прихода Эуряпяя (Äyräpää), который находился в западной части Карельского перешейка (современный Выборгский район Ленинградской области). Вторая группа, финны-савакот, получила свое название от восточно-финской земли Саво. Но изучение потоков миграции ясно показало, что, хотя переселение и шло в основ-ном из восточных районов Финляндии, но переселялись также жители из окрестностей р. Кюми, относящейся к Уусимаа, и из более отда-ленных мест. Таким образом, савакот - это поня-тие собирательное, которым называли всех переселенцев, перебравшихся в Ингерманландию из более отдаленных частей страны, чем приход Эуряпяя.

Различия между этими двумя группами ингерманландских финнов были значительны. Эурямёйсет, как переселенцы из ближайших местностей Финляндии, полагали себя коренными местными жителями, а савакот - пришлыми. Эурямёйсет признавали себя хранителями старых традиций, полагая, что «унаследованное от отцов свято: простые обычаи, язык, одежда». Поэтому у них дольше сохранялась и старинная одежда, и архаичный «калевальский» фольклор, и игра на традиционном музыкальном инструменте «кантеле», обычаи и гадания. В некоторых районах проживания эурямёйсет особенно долго бытовали старинные избы, топившиеся по-черному. Вплоть до начала ХХ века финны-эурямёсет придерживались старинных свадебных обрядов, более того, они воздерживались от браков с савакот. По материалам конца XIX века, когда девушка все же вы-ходила замуж за мужчину-савакот, она учила своих детей, что они должны искать себе в будущем пару среди эурямёйсет. Савакот, по их мнению, были слишком склонны к восприятию новшеств и, что особенно осуж-далось, нестойки в вопросах веры. Порой говорили, что савакот, «как молодая поросль, которую качают все ветра». В смешанных эурямёсско-савакских приходах во время службы в церкви эурямёйсет и савакот садились по разные стороны от центрального прохода.

Особенно долго различия между эурямёйсет и савакот сохранялись в народной одежде и диалектах. Однако к настоящему времени эти отличия исчезли практически полностью.

Особо следует сказать о самой западной группе финнов, живущих на Кургальском полуострове и южнее, между реками Лугой и Россонью, в финском приходе Нарвуси-Косемкина. Предки местных финнов приплыли сюда через Финский залив из окрест-ностей нижнего течения реки Кюми, хотя есть сведения и о более западных районах эмиграции. По местным преданиям, основу местного финского населения составляют «разбойники», бежавшие из Финляндии в XVII веке. Ранее это население причислялось к савакот.

ХОЗЯЙСТВО И ТРАДИЦИОННЫЕ ЗАНЯТИЯ

Основным занятием ингерманландских финнов было земледелие, причем издавна отмечалось, что «чем больше финнов в данной местности, тем больше и пашни». Еще в XVIII в. выращивали рожь, ячмень, овес, гречиху и горох, лен и коноплю. К концу XIX в. местные финны (особенно в Ораниенбаумском и Петербургском уездах) стали расширять посевы овса, ведь овес требовал меньше затрат труд, а урожай давал больший, при этом «в столичном городе овес копорский предпочтен всем и платится дороже».

Почвы в Петербургской губернии в целом невысокого качества, их приходилось постоянно удобрять: в некоторых деревнях крестьяне привозили на свои пашни навоз даже из петербургских конных казарм и из Кронштадта. Но все равно урожай обычно был втрое и очень редко вчетверо против посеянного. Кроме того, местное крестьянство страдало от малоземе-лья: в ближайших окрестностях Петербурга душевые наделы составляли около 4 десятин, на Карельском перешейке они были примерно в два раза больше, но в некоторых местностях и совсем ничтожны - 2,5 десятины. В Ингерманландии долго сохранялся двухполь-ный севооборот, и еще в 1840-е годы во многих местах под пашню выжигали лесные участки.

Финны выращивали капусту, брюкву, лук, на лесных пожогах сеяли репу. На песчаных почвах некоторых северо-восточных районов, а также в окрестностях Волосово хорошо родил-ся картофель, и к середине XIX в. он стал истинно «финским» овощем. Картофель финны стали возить на петербургские рынки, а в районах к северу от р. Невы (в Колтушах, Токсово и др.) его поставляли его на местные винокурен-ные заводы, где из него гнали спирт, делали картофельную муку и патоку, и именно из-за этого местные финны были самыми состоятельными в Ингерманландии.

И все же самым важным был для ингерманландских финнов молочный промысел. Хотя он приносил немалые деньги, но доставка молока в город создавала немало трудностей. Еще в середине XIX в. молоко приходилось возить в город на телегах, и если хозяйство находилось более чем в 20 верстах от города, то молоко трудно было уберечь от скисания, хотя крестьяне обкладывали бидоны льдом и мхом. Поэтому финны из пригородных деревень возили в столицу цельное молоко, а те, кто жил далее 50 верст от С.-Петербурга, доставляли лишь сливки, сметану и творог. Кроме того, из некоторых районов вывезти молоко было очень трудно: так, хотя в северных ингерманландских деревнях хозяева держали по 2-3 коровы, но Финляндская железная дорога (С.-Петербург - Гельсингфорс) проходила далеко - по берегу Финского залива, и северные финны были лишены возможности торговли на городских рынках. Вскоре для некоторых финских районов ситуация вскоре улучшилась: Балтийская железная дорога связала со столицей Царскосельский и Ямбургский уезды и крестьяне грузили на «молочный» поезд, выходивший рано утром из Ревеля, свои бидоны с молоком и сливками. К северу от Невы молоко перевозили по Ириновской железной дороге. Но вплоть до конца 1930-х гг. по-прежнему из ближайших окрестностей города шли пешком фин-ские молочницы - «охтенки» - неся на коромысле несколько би-донов молока и разнося его по домам.

Развитие молочного животноводства вызвало изменения и в хозяйстве. Финны начали создавать крестьянские товарищества, сельскохозяйственные общества, хозяйственные снабженческие и сбытовые ко-оперативы. Первое общество земледельцев появилось в 1896 г. в Лемболове (Lempaala ), а в 1912 г. их было уже 12. Эти объединения покупали совместно сельскохозяйственные машины, проводили консультации, организовывали выставки и учебные курсы.

Значительно больший заработок, чем все другие, кроме молочного, приносил питомнический промысел, которым в губернии занимались, главным образом, именно финны. Крестьяне брали на воспитание детей из Воспитательного дома и от частных лиц в Петербурге, получая за это определенную сумму денег. Такие руунулапсет («казенные дети») воспитывались в финских традициях, знали лишь финский язык, но при это сохраняли русские фамилии и православное вероисповедание.

Рядом со сбытом молочных продуктов можно поставить грибной и ягодный промысел - крестьяне сбывали ягоды (бруснику, клюкву, морошку, чернику, землянику) и грибы непосредственно в Петербург. В 1882 г. по Матокской волости были собраны более подробные сведения по сбору ягод. Так, в 12 селениях этой волости промыслом занималась 191 семья; они собрали всего 1485 четвериков (1 четверик - 26,239 л) лесных ягод на сумму 2970 рублей. А, например, в деревне Волоярви Матокской волости один двор сбывал до 5 возов грибов. В особенно урожайные годы, по отзывам крестьян, сбор грибов оказывался даже выгоднее хлебопашества.

Рыболовством финские крестьяне занимались во всех уездах. Финны Курголовского и Сойкинского полуостровов ловили морскую рыбу, а жители ладожского побережья -озерную и речную рыбу для продажи в городе. Самый значительный лов шел зимой подледными неводами. В р. Луге отлавливали миногу, которая очень охотно раскупалась и в Нарве, и в С.-Петербурге. На реках и озерах рыбу ловили, в основном, для себя. В реках и озерах ловили раков с конца апреля до Петрова дня (29 июня ст. ст.). Затем ловля приостанавливалась, так как раки в это время залезали в норы для линьки. А с Ильина дня (20 июля ст. ст.) начиналась ловля больших раков и продолжалась до 20 августа. Ловили сачком, с приманкой и без нее, и при хорошем улове один человек мог наловить до 300 штук в день. В прибрежных районах был развит и судовой промысел (владение судном и работа на нем, работа на судне по найму, конная тяга судов по каналу).

Ингерманландские финны привозили на продажу также и мясо, а осенью - домашнюю птицу. Выгодно было разводить и продавать гусей, их перегоняли в го-род «своим ходом», предварительно покрыв им лапки дегтем и песком, чтобы птицы не стерли в пути перепонки. Многие финны везли на городские рынки садовые ягоды, мед, дрова, веники, сено и солому.

В Ингерманландии действова-ла хорошо развитая сеть перекупщиков, которые подвозили продукцию из за-падных частей губернии и ближайших районов Финляндии. Известно, что финляндские крестьяне привозили свои товары в Гарболово, Куйвози, Осельки, Токсово, а там сдавали их местным финнам, знавшим рус-ский язык, а те уже направлялись на столичные рынки.

Занимались ингерманландские финны и перевозкой грузов на телегах и санях, а летом рыбаки, имевшие парусники, доставляли в С.-Петербург лес, камень, гравий и песок для нужд столичного строительства. Многие ингерманландские финны занимались извозом, уезжая порой на долгое время в С.-Петербург работать городскими извозчиками. Большинство работали лишь зимой, особенно на масленичной неделе, когда главным развлечением петербуржцев было катание на санях, и за пять копеек можно было промчаться через весь город на финских «вейках» (veikko - «братец» ).

Собственно ремесел и кустарных производств в Ингерманландии насчитывалось более 100 видов. Но все же ремесленные занятия, даже в собственном хозяйстве, у ингерманландских финнов были развиты незначительно, хотя во многих деревнях были хорошие кузнецы, которые могли изготовить все: от крюка, на который крепилась детская люлька, до кованого намогильного железного креста. В низовьях р. Луги работали финны-плотники, изготавливавшие лодки и парусники. Во многих деревнях драли ивовую кору обычно весной или летом в течение 2-3 недель перед сенокосом, затем ее сушили и толкли, и уже в измельченном виде доставляли в Петербург на кожевенные заводы. Этот промысел был очень невыгоден.

В некоторых местностях бытовали довольно редкие промыслы: так, на севере Ингерманландии метелочный промысел практиковался исключительно в Токсовской волости, где 285 семей приготавливали 330100 штук метелок в год. А производство банных веников было сосредоточено в Муринской волости (Малые Лаврики). Кое-где был распространен колесный и бондарный промысел. В некоторых деревнях шло изготовление оглобель (их сбывали в Петербург ломовым извозчикам по 3 руб. за воз), палок (их использовали для обручей на бочки и для рыболовных снастей). Во многих местах небольшой доход приносило и щипание лучины. В некоторых деревнях крестьяне занимались сбором муравьиных яиц - их употребляли для корма птиц и золотых рыбок, сбывали в Петербурге, а оттуда их перепродавали даже за границу.

В целом, уровень жизни многих ингерманландских финнов в конце XIX - начале ХХ вв. был столь высок, что для работы в хозяйстве привлекали наемных работников. Почти в каждой деревне можно было встретить людей из Финляндии: кто был в батраках, кто пастухом в стаде, кто табунщиком, многие занимались рытьем канав. Особенно много было батраков из восточно-финской провинции Саво: «бедные люди оттуда бросаются сюда, так как здесь платят во много раз больше».

ДЕРЕВНИ И ЖИЛИЩЕ

Изначально и вплоть до 1930-х годов XX в. ингерманландские финны были почти исключительно сельскими жителями. Еще с самого начала их переселения в Ингерманландию стали возникать однодворные финские поселения на «пустошах» (т.е. на местах запустевших деревень), и на «свободных местах» (т.е. на полях, оставшихся без хозяев после ухода русских и ижор). Так, в Ореховском погосте во второй половине XVII века однодворные деревни составляли примерно треть всех деревень. В дальнейшем такие поселения стали небольшими деревнями из нескольких дворов. Селились финны и в более крупных поселениях, где уже жили ижоры, русские, водь.

В первой половине XVIII века после возвращения Ингерманландии под власть России возникло множество русских деревень, жители которых были переселены сюда, главным образом, из Московской, Ярославской и Архангельской губерний. Иногда русские деревни были основаны на местах сгоревших в ходе Северной войны деревень (Путилово, Красное Село), в других случаях для строительства русской деревни проживавших там финнов переселяли в другое место (Мурино, Лампово). Порой финские крестьяне сгонялись даже на необработанные лесные и заболоченные земли. В XVIII в. русские и финские деревни резко отличались по внешнему виду: по сохранившемуся свидетельству, русские деревни имели регулярную застройку, были многолюдными и относительно более зажиточными, чем финские - небольшие, разбросанные и очень бедные, производившие впечатление упадка.

В 1727 г. при проведении ревизии в Петербургской губернии было принято реше-ние сосредоточить все финское население не только в отдельных деревнях, но и едиными территориальными группами. Вероятно, так сложились многие финские деревни с типично русской уличной и рядной планировкой. Для таких деревень была характерна довольно высокая плотность застройки, с расстоянием между соседними домами 10-15 м, а в некоторых деревнях - даже и 3-5 м.

Только на Карельском пе-решейке повсеместно сохранялась старинная финская планировка - свободная, кустовая и кучевая. Наиболее характерной чертой финской деревни являлась «свободная застройка», отражавшая индивидуализм финского крестьянина. Дома при этом были расположены не единообразно, как у русских (фасадом к дороге или вдоль дороги), но совершенно произвольно. Расстояние между домами обычно составляло более 30 м. Кроме того, в северной Ингерманландии важную роль играл ландшафт: дома были, как правило, тщательно «вписаны» в рельеф местности, т.е. приурочены к выгодным неровностям рельефа - к сухим возвышенным местам, к склонам холмов и ложбинам между ними. Такие деревни имели мало сходства с деревней в русском понимании, и воспринимались (в том числе картографами) как группа хуторов или группа деревень. Такая планировка в других местах Ингерманландии встречалась уже как реликт.

По приблизительным подсчетам к 1919 г. в Ингерманландии было 758 чисто финских деревень, 187 деревень с русским и финским населением и 44 деревни, где жили финны и ижоры. При этом практически не было деревень, где финны-эурямёйсет жили вместе с русскими, и финны-савакот - с ижорами. Наоборот, довольно часто эурямёйсет соседствовали с ижорами, а савакот - с русскими. В некоторых деревнях жили как финны, так и водь, ижора и русские. Тогда иногда в де-ревне возникали разные концы - «русский конец», «ижорский конец» и т.д. В северной Ингерманландии чересполосного расселения не было.

В XIX в. в центральной и западной Ингерманландии основным вариантом финского жилища был так называемый «западно-русский комплекс» (длинный дом и соединенный с ним крытый двор), а в северной Ингерманландии сохранялась старинная традиция, когда большие каменные или деревянные дворы ставились отдельно от дома. Только в приходе Кельтто и, частично, в приходе Ряяпювя были дома «русского типа».

Финские избы в прошлом были однокамерными и двухкамерными, когда к жилому помещению (pirtti ) при-страивались холодные сени (porstua ). И даже когда в начале XIX века постройки стали трехкамерными, жилой часто была лишь одна половина, а помещение по другую сто-рону сеней служило клетью (romuhuone ) . С течением времени вторая половина стала летней избой, а иногда и «чистой» половиной жилища. В приходах Кельтто и Ряяпювя были распространены и многокамерные жилища, что было связано с сохранением больших семей в 20-30 человек. Там и после отмены крепостно-го права сохранялись большие семьи, и для женатых сыновей к избе пристраивали новый сруб.

Еще до середины XIX в. дома финнов были по большей части курными (топившимися по-черному), с низкими потолками и высокими порогами, много таких изб строилось даже в конце XIX в. Вместо окон прорубались световые от-верстия, закрывающиеся деревянными задвижками, лишь у богатых крестьян в избах были слюдяные окна. Кровельным материалом служили солома, позднее - ще-па. Избы, топившиеся по-черному, сохранялись даже в непосредствен-ной близости от Петербурга, так что порой «из волокового окна можно видеть золо-тые купола церквей столицы». Особенно долго, вплоть до начала ХХ в. такие избы бытовали у финнов-эурямёйсет. Курные печи бы-ли типа духовых, они складывались на деревянном или каменном опечье. На шестке оставляли место для подвесного котла, который вешали на специальный крюк (haahla ). Для по-догрева пищи на шестке пользовались также треногим таганком. С появлением дымоходов над шестком печи стали делать вытяжные колпаки пи-рамидальной формы. На чистой по-ловине ставили печи типа голландок.

Убранство в доме было простым: один или несколько столов, табуреты, скамейки и шкафы. Спали на лавках и на пе-чи, позднее - на пристроенных к задней стене избы нарах - роватит (rovatit < рус. кро-вать). Дети спали на соломенных тюфяках на полу, а для новорожденных были подвесные люльки. Освещалась изба лучиной.

В конце XIX - начале ХХ вв. финские дома изменились: их строи-ли уже на фундаменте, прорубали большие окна. Во многих деревнях окна снаружи стали украшать красивыми резными наличниками (их делали, как правило, русские резчики) и ставнями. Только в северной Ингерманландии резьба не получила распространения.

ПИЩА

В кухне ингерманландских финнов соединились и древние финские, и деревенские русские и петербургские городские традиции.

К концу XIX - XX вв. обычный распорядок приема пищи в ингерманландской семье был таков:

1. Рано утром, сразу после подъема обычно пили кофе (kohvi ), приготовленный дома из своего зерна, на чистом молоке или добавляя его.

2. Около 8-9 часов утра (а иногда и раньше) ели приготовленный на печи завтрак (murkina ).

3. Между завтраком и обедом пили чай (но не во всех деревнях).

4. Около 1-2 часов дня устраивали обед (lounat , p ä iv ä llinen ). Обычно ели суп, кашу, а завершали обед чаем (хотя в некоторых домах сначала пили чай, а потом уже съедали обед!).

5. Около 4 часов дня многие финны опять пили чай, а по воскресеньям почти повсеместно пили покупной кофе.

6. После 7 часов вечера ужинали. На ужин (iltainen , iltain ) обычно ели обеденную подогретую еду или готовили новую на молоке.

За столом обычно собиралась вся семья, и отец, сидящий во главе стола, читал молитву и нарезал хлеб каждому. Во время еды разговаривать было нельзя, детям говорили: «Закрой рот, как яйцо», иначе ребенок мог получить ложкой по лбу! Еду на ночь со стола убирали (могли оставить лишь горбушку хлеба и Библию), особенно опасно было забыть на столе нож - ведь тогда мог придти «злой дух».

Основной пищей ингерманландских финнов к концу XIX в. стал картофель (его называли в разных деревнях по-разному: karttol , kartoffel , kartuska , omena , potatti , tarttu , muna , maamuna , maaomena , pulkka , peruna ) и капуста - они считались даже важнее хлеба. По понедельникам обычно пекли на всю неделю черный хлеб (leip ä )из кислого ржаного теста, в форме высоких ковриг. Часто делали и лепешки из ржаной или ячменной муки (leposka , ruiskakkara , h ä t ä kakkara ), обычно их ели с яичным маслом Похлебки были разные, но самой распространенной был щи из кислой капусты (haapakual ), реже варили гороховый суп (hernerokka ), картофельный суп с мясом (lihakeitti ), уху. Каши (putro , kuassa ) были чаще всего из ячменя (перловой крупы), также из пшена, гречи, манной крупы, редко - из риса. В печи тушили квашеную капусту, запекали брюкву, репу, картофель. Ели также квашеную капусту, соленые грибы, соленую и вяленую рыбу. Много было молочных продуктов: молоко, простокваша, творог, хотя большую их часть везли на рынки. Особой любовью пользовался овсяный кисель (kaurakiisseli ), его ели и теплым, и холодным, и с молоком, и со сливками, и с растительным маслом, и с ягодами, с вареньем, и с жареными свиными шкварками. Пили обычно чай (tsaaju ), зерновой кофе (kohvi ), летом - квас (taari ).

Праздничная еда была иной: пекли пшеничный хлеб (pulkat ), самые разные пироги - открытые (vatruskat ) и закрытые (piirakat ), с начинкой из риса с яйцом, капусты, ягод, варенья, рыбы и мяса с рисом. Варили студень (syltty ), делали жаркое из мяса и картофеля (lihaperunat , perunapaisti ). Покупали к праздничному столу городские колбасы (kalpassi , vorsti ), соленую сельдь (seltti ), сыр (siiru ). По праздникам варили клюквенный кисель, домашнее пиво (olut ) (особенно перед летним праздником Юханнусом), пили покупной кофе (часто его варили в самоварах), привозили из города вино.

ОДЕЖДА

Народная одежда ингерманландских финнов - одна из самых ярких и разнообразных черт их культуры. Кроме главного разделения женского костюма на одежду финнов-эурямёйсет и финнов-савакот почти в каждом приходе были свои отличия, цветовые предпочтения, орнаменты вышивок.

Одежда финнов-эурямёйсет сохранила многие древние черты костюма Карельского перешейка. Самой красивой считалась женская эурямейсская одежда Центральной Ингерманландии. Она состояла из рубахи и сарафана. Особенно замечательна была рубаха: ее верхняя часть шилась из тонкого льняного полотна, и на груди украшалась рекко (rekko ) - вышивкой трапециевидной формы, где шерстяными нитями красных, оранжевых, желтых, коричневых, зеленых и синих цветов горизонтальным стежком или крестиком вышивались геометрические орнаменты (а самые старинные рекко вышивались золотисто-желтой шерстью). Вышивкой украшались и края широких рукавов, и их плечевая часть. Часто рукава заканчивались манжетами. Разрез на рубахе был с левой стороны рекко , его застегивали небольшой круглой фибулой солки (solki ). Нижняя часть рубахи, которую не было видно, шилась из грубого льна.

Поверх рубахи носили плечевую одеж-ду типа сарафана или юбки, которая доходила наверху до подмышек и была пришита к узкой суконной вышитой обшивке с лямками - оплечью (hartiukset ). Эту одежду по праздникам шили из синего сукна, а верхнюю обшивку - из красного. По будням носили одежду красного цвета, часто из домотканого льна. Поверх юбки повязывали передник (peredniekka ), у молодых зачастую вышитый разноцветной шерстью, а у пожилых украшенный черным кружевом. Выходной костюм дополнялся белыми вязаными узорчатыми перчатками. Головным убором девушек был очень красивый венец - «сяппяли» (s äpp äli ) из красного сукна, украшенный металлическими «шипами», бисером и перламутром. Замужние женщины носили белые полотняные чепцы с кружевом по краю, присборенные и стянутые сзади лентой, или белые головные уборы, похожие на русскую «кичку» без жесткого каркаса.

Такой костюм в различных местностях имел отличия. Считалась, что в приходе Тюре (окрестности Петергофа) одежда была «попроще», в Хиэтамяки (близ Царского села) - «поизящнее», а самая красивая - в Туутари (Дудергоф).

В Северной Ингерманландии финки-эурямейсет носили похожую рубаху с вышитым рекко , а поверх надевали длинную юбку из синей, черной или коричневой полушерсти, по подолу которой шел волан из красной покупной ткани или цветная покромка, тканая на берде. На такой юбке закладывали более 40 складок, а тонкий притачной пояс застегивали на пуговицу. На голову местные финки крепили хунту (huntu ) - небольшой гофрированный полотняный кружо-чек, который прикреплялся к волосам над верхней частью лба. С хунту на лбу замужняя женщина могла ходить и с непокрытой головой.

В западных районах Ингерманландии финки-эурям`йсет носили простую льняную рубаху и юбку из однотонной или полосатой шерсти или полушерсти, а голову покрывали белыми чепцами с вязаным кружевом по краю.

В прохладную погоду и в праздники финки-эурямёйсет носили короткий белый льняной полукафтан костоли (kostoli ) , сшитый в талию и нки-эурямейсет адывалию юбку из рямйсет носили такую же украшенную вышивкой рубаху,Российской академии наук. вском языке). сильно расклешенный. В таком наряде шли в церковь первый раз в году летом, на Воз-несение, и поэтому праздник в народе называли «костольным» (kostolipyh ä). Шили костоли чаще всего из белой покупной диагонали, а вдоль полочек до талии располагали узкие полосы великолепной тонкой вышивки шерстяными нитями.

В холодные дни финки-эурямёйсет носили короткие или длинные расклешенные от талии суконные кафтаны (viitta ). Их шили из белого, коричневого или синего домашнего сукна, украшали замшей, красными и зелеными шелковыми и шерстяными нитями. Зимой надевали овчинные шубы, вязанные иглой рукавицы или узорчатые шерстяные перчатки, теплые головные платки.

На ногах носили ноговицы белого, красного или черного цвета, а летом поверх крепили на ноге оборами кожаные туфли домашнего изготовления (l ipokkat ), лапти (virsut ), зимой - кожаные сапоги или валенки. Эурямёйсет очень долго сохраняли свой особый костюм, но в конце XIX в. он стал исчезать, и во многих деревнях девушки стали ходить одетыми, как савакот.

Одежда финок-савакот была более простой - они носили рубахи и длинные широкие юбки. Рубахи шили из белого льняного полотна с разрезом на посредине груди, застегивающимся на пуговицу, и с широкими рукавами. Часто манжеты, отороченные кружевом, завя-зывались у локтя, так что нижняя часть руки была открыта. Юбки в сборку шили из однотонной, полосатой или клетчатой шерстяной или полушерстяной ткани. Иногда в празд-ники надевали по две юбки, и тогда верхняя могла быть ситцевой. Поверх рубахи надевали безрукавный лиф (liivi ) или кофту (tankki ) из сукна или покупной ткани. Передники чаще всего шили из белого полотна или ткани с красными полосами, низ украшали белым или черным кружевом, сложной многоцветной вышивкой, а по краю часто пускали вязаную бахрому.

Девушки заплетали волосы в косу, на голову повязывали широкую шелковую ленту. Замужние женщины носили мягкие чепцы лакки (lakk i ), отделанные по краю тонким льняным кружевом.

Иной выглядела одежда женщин-савакот из числа так назы-ваемых «настоящих государственных» (varsinaiset vallanomat ), из фин-ских приходов Кельтто, Ряяпювя и Токсова, расположенных на север от реки Невы. Они считали себя более высокими по положению, чем окружающее население, и их оджеда выделялась своей расцветкой. Она была красных тонов: и шерстяную ткань для юбок ткали красными и желтыми квадратами или, реже, полосами, и лифы и кофты тоже шили из красной ткани, отделывая их по краю зеленой или голубой тесьмой, и передники тоже делали из красной «клетки». Часто из города специально привозили красный клетчатый шелк, и обладательницы шелковой одежды на деревенских танцах в свои хороводы не пускали девушек в ситцевых юбках. В праздники и женщины, и девушки надевали по несколько лифов, так, чтобы край нижнего лифа был виден из-под верхнего, и было ясно, сколько их надето и как богата их хозяйка. Наплечные платки были также красных тонов. Девушки носили на голове венцы из красной ленты, с длинны-ми концами, спускающимися по спине, или красные косынки. Женщины покры-вали голову белым чепцом. В праздники надевали «господскую обувь» - хорошие покупные башмаки на высоком каблуке.

Мужчины носили рубахи, всегда белые, с прямым разрезом на груди; летом -полотняные, зимой - суконные штаны. Верхней одеждой у финнов слу-жили белые, серые, коричневые или синие длинные суконные кафтаны (viitta ) , сшитые в талию, с клиньями, расши-ряющими их от пояса. Теплой одеждой была поддевка (ро ttiekka ) и овчинная шу-ба. Особенно финны-эурямёйсет долго сохраняли старинные широкополые черные, серые или коричневые войлочные шляпы с невысокой тульей, похожие на шляпы питерских извозчиков. А финны-савакот с конца XIX в. стали носить городские фуражки и кепки. Обувь обычно была кожаная, домашнего изготовления, но носили и высокие покупные сапоги. Это считалось признаком богатства, и часто на ингерманландских дорогах можно было встретить босого финна, несущего сапоги за спиной и одевавшего их только при входе в деревню или город.

СЕМЕЙНЫЕ ОБРЯДЫ

Финские семьи были многодетны. Кроме того финны часто брали на воспитание детей из петербургских при-ютов, что хорошо оплачивалось казной. Таких приемных детей называли r иипиlapset («казенные дети»), и со временем из них вырастали православные крестьяне с русскими именами и фамилиями, но говорившие только по-фински.

Рождение ребенка

Рожали детей обычно в бане при помощи местной повитухи или одной из старших женщин двора. После родов замужние деревенские женщины с угощением и подарками ходили на «смотрины» (rotinat < рус. «родины») и по традиции дарили деньги «на зубок» (hammasraha ). В первые дни жизни, до крещения, ребенок был беззащитен: его могли «подменить», ему были опасны различные «злые силы», поэтому при первом купании в воду подсыпа-ли соли или клали серебряную монету, а в постель прятали нож или ножницы. Ребенка старались окрестить как можно быстрее. И уже через неделю крестные отец и мать несли ребенка в церковь. Значение крестных в финских семьях было очень велико.

Свадебные обряды

Молодые люди считались взрослыми, когда овла-девали определенными трудовыми навыками. Но для получения разре-шения на венчание они должны были пройти конфирмацию (обряд сознательного вступления в церковную общину), и вся молодежь в возрасте 17-18 лет две недели обучалась в конфирмационной школе при приходской церкви (поэтому уровень грамотности у ингерманландских финнов был очень высок).

Ингерманландские девушки обычно выходили замуж в 18-20 лет, а парни в 20-23 года. Дочерей следовало выдавать за-муж по старшинству. Если же первой выходила замуж младшая сестра, это бы-ло обидой для старшей и ее награждали прозвищем раси (rasi ) (рус. «поваленный, но еще не сожженный для пожоги лес»). После 23-24 лет девушка могла уже рассчитывать только на брак с вдовцом, хотя па-рень и в 30-35 лет еще не считался «старым холостяком».

Как правило, невесту выбирали родители парня, и в первую очередь они обращали внимание на то, хо-рошая ли она работница, богатое ли у нее приданое, какую репутацию имеет ее семья. При этом красота девушки была не столь важна. Присмотреть невесту можно было и на совместных деревенских работах, и на выездах на дальние покосы, и на прогулках у церкви в дни церковных праздников. Зимой молодежь встречалась вечерами на посиделках, где девушки занима-лись рукоделием, а парни приходили к ним в гости. В конце XIX в. среди финнов Северной Ингерманландии еще сохранялся ста-ринный финский обычай «ночного» сватовства - называли его «ночной бег» или «ночное хождение» (y öjuoksu , y öjalan k äynti ). Летом девушки спали не в доме, а в клети, они ложились на кровать одетыми, и парни имели право посещать их по но-чам, могли сесть на край кровати, даже лечь рядом, но нормы целомудрия не должны были нарушаться. Парней, нарушивших эти правила, могли исключить из сотоварищества деревенских парней. В прошлом ночной обход дворов был группо-вым, но в конце XIX в. парни хо-дили уже поодиночке. Такие ночные посещения родителями девушек не поощрялись и обычно не вели к бра-ку.

Сватовство у ингерманландских финнов долго сохраняло древние черты: оно было многоступенчатым, с повторны-ми визитами сватов, посещением невестой дома жениха. Это давало обеим сторонам время на раздумье. Даже первому приезду сватов нередко предшествовал тайный запрос, будут ли приняты сваты. Свататься ехали на лошадях, даже если невеста жила в той же деревне. При этом обряде, которое назы-вали «оплачивание» (rahomine ) или «долгие лапти» (pitk ät virsut ), невесте оставляли за-лог, деньгами или кольцом. В ответ невеста давала парню шейный или но-совой платок. Носовой платок был нарядный, он использовался как украшение костюма: его закладывали за ленту шляпы при выходе в церковь. Через несколько дней девушка в сопровождении старшей женщины отправлялась в дом жениха «смотреть место для прялки» и возвращала парню полученный ею залог. Но это не означало ее отказа, а позволяло парню отказаться от сделанного предложения. Обычно же парень в скором времени нес за-лог обратно, подтверждая свое предложение. Затем помолвку оглашали в церкви. На оглашение жених и невеста приезжали порознь, а затем жених со сватом отправлялись в дом невесты, где договаривались о дне свадьбы, числе гостей, и, главное, обсуждали размер приданого.

Приданое невесты состояло из трех частей: во-первых, родители ей давали корову-нетель, несколько овец и кур. Кроме того, невеста брала сундук с запасами белья, своими рубахами, юбками, зимней одеждой, свою прялку, серп и грабли. Третьей частью приданого был короб с подарками новой родне и важным гостям на свадьбе: рубахи, пояса, полотенца, ва-режки, чепцы. Чтобы собрать нужное количество подарков, невеста часто обходила соседние деревни вместе с пожилой родственницей, получая в подарок или необработанные шерсть и лен, или пряжу, или готовые вещи, или просто деньги. Этот старинный обычай взаимопомощи назывался «хождение волками» (susimi пеп).

Сам свадебный обряд разделялся на две части: «уходы» (l äksi äiset ) проводили в доме невесты, а собственно свадь-ба (h äät ) праздновалась в доме жениха, и гостей приглашали в оба дома раздель-но. И «уходы», и свадьба сопровождалась древними обрядами, причитаниями невесты и многочисленными песнями.

Похороны

По народным представлениям ингерманландских финнов, жизнь на том свете мало отличалась от земной, поэтому покойника при похоронах в конце XIX в. снабжали необходимыми припасами еды, рабочим инвентарем и да-же деньгами. К покойнику относились и с уважением, и с боязнью, так как полагали, что в момент смерти тело человека покидал только дух (henki ), в то время как душа (sielu ) еще некоторое время находилась около тела и могла слышать слова живых.

Хоронили покойных обычно на третий день на приходских лютеранских кладбищах в присутствии пастора. Основной принцип лютеранского захоронения - его безымянность, ведь могила - место захоронения телесной оболочки, утратившей душу с ее личными проявлениями, и единственным намогильным знаком должен служить четырехконечный крест без указания имен и дат. Но на рубеже XIX-XX вв. в Ингерманландии стали распространяться удивительно красивые железные кованые кресты самых разнообразных форм, их до сих пор можно увидеть на старинных приходских финских кладбищах в Кельто, в Туутари, в Ярвисаари. При этом в Западной Ингерманландии, в приходе Нарвуси, традиционным деревянным крестам придавали индивидуальные черты с помощью «домовых знаков» (графических знаков собственности) и указания даты смерти. А в Центральной Ингерманландии (особенно в приходе Купанитса) порой над могилами ставили необычные крестов из стволов и веток деревьев.

КАЛЕНДАРНЫЕ И НАРОДНЫЕ ПРАЗДНИКИ

В народном календаре ингерманландских финнов можно найти и древние магические языческие черты, и отголоски католического календаря, когда-то имевшего хождение в Финляндии, и строгие нормы лютеранского вероучения, в XVI веке охватившего северные страны. Видны в нем и влияния православных соседей - русских, ижоры и води.

Счет времени велся по месяцам и неделям, но главными «опорными точками» в годовой жизни ингерманландского финна были праздники. К ним привязывали начало полевых и домашних работ, по ним определяли будущую погоду и даже жизнь. Праздники делили год на определенные периоды, придавая четкость, понятность и размеренность существованию.

Просто было запомнить годовой порядок, соединяя праздники и счет по месяцам, как это делали когда-то в приходе Губаницы:

Joulust kuu Puavalii,

Puavalist kuu Mattii,

Matist kuu Muarujaa,

Muarijast kuu Jyrkii,

Jurist kuu juhanuksee,

Juhanuksest kuu Iiliaa,

Iiliast kuu Juakoppii …

От Рождества месяц до Павла,

От Павла месяц до Матвея,

От Матвея месяц до Марии,

От Марии месяц до Юрьева дня,

От Юрьева месяц до юханнуса,

От юханнуса месяц до Ильи,

От Ильи месяц до Якова…

Мы кратко расскажем лишь об основных праздниках ингерманландских финнов по календарному порядку их следования.

Январь

Январь известен в Ингерманландии и под обычным финским именем «осевой месяц» (tammikuu ), называли его и «первым сердцевинным месяцем» (ensimm ä inen syd ä nkuu ) и «зимним праздничным» (talvipyh ä inkuu ) .

Новый год (1.01)

Отсчитывать начало года с первого января было у финнов давней церковной традицией. Празднование нового года началось в финских церквях еще в 1224 году. Но в деревнях Ингерманландии в этот церковный праздник влились древние языческие верования. Так, полагали, что первые действия в новом году определяют год и первый новогодний день является образцом всего последующего года. Каждое движение, каждое слово этого дня обрубает другие возможности, уменьшает выбор и создает устойчивый порядок. Поэтому важно было строго соблюдать порядок хозяйственных работ, быть сдержанными в словах и доброжелательными к домочадцам и соседям.

И обязательно, как и перед всеми важными праздниками, в канун нового года девушки обязательно гадали. Как и в русских домах, финки лили олово и по получившимся фигурам распознавали свое будущее, а самые смелые в темной комнате при свете свечей выискивали жениха в зеркале. Если девушка надеялись увидеть во сне жениха, то она делала из спичек колодезный сруб, который прятала под подушку: во сне будущий жених должен был непременно появиться у колодца, чтобы напоить лошадь.

Были и «страшные» гадания: ходили «слушать» на перекрестках - ведь именно там в новогоднее и пасхальное время и в канун летнего праздника Юханнус собирались духи. Но перед этим обязательно обводили круг вокруг себя, чтобы злые силы не тронули человека. Стоя в таком круге, подолгу слушали знаки приближающегося события. Если слышался треск или грохот повозки, это значило хороший урожайный год, а звук заточки косы был знаком неурожайного года. Музыка предвещала свадьбу, стук досок означал смерть.

Злые духи были подвижны и сильны особенно с Рождества до Крещения, но они не могли проникнуть внутрь через «крещеные» окна и двери. Поэтому на дверях и окнах хозяева делали крестовые знаки, обычно углем или мелом. А в Западной Ингерманландии в каждые праздники дом «крестили» по-разному: в Рождество - мелом, в новый год - углем, а в Крещение - ножом. Крестовыми знаками защищали также двор и сарай.

Все ждали наступления утра нового года и вглядывались в дверь, ведь если первым в дом зайдет гость-мужчина, то тогда будет большой приплод у скота, но приход женщины всегда приносил несчастье.

В новогоднее утро следовало съездить в церковь, а на обратном пути домой устраивали езду на лошадях на перегонки, чтобы в этом году все работы выполнялись в срок. Верили, что самый быстрый наездник будет первым во всех делах целый год.

Новогодний день проводили обычно в семейном кругу. В этот день на стол ставили все самое лучшее: мясное жаркое и селедочный салат, студень, мясной или грибной суп, рыбу в разных видах, ягодный компот и клюквенный кисель. Пекли капустные, грибные, морковные и ягодные пироги, любили пироги с яйцом и рисом и ватрушки с вареньем. В эти дни должно было быть много угощений, ведь если еда на столе заканчивалась до конца праздников, это говорило о том, что в дом придет бедность. Вечером молодые собирались танцевать и играть, особенно предпочитали игру в залог (фанты), жмурки и хороводы.

Крещение (6.01)

У финнов-лютеран Крещение (loppiainen ) было церковным праздником. Но почти во всех финских деревнях были свои народные обычаи, связанные с этим днем. У православных в Ингерманландии в этот день происходило освящение воды, и зачастую в крестных ходах можно было увидеть и финнов.

В деревнях Западной Ингерманландии, где долго сохранялись старинные обычаи, молодые девушки в Крещение пытались различными способами узнать свою судьбу. В крещенскую ночь девушки кричали на перекрестке дорог: «Звучи, звучи голос дорогого, лай, лай, собака свекра!». С какой стороны зазвучит голос, либо раздастся собачий лай, туда девушку заберут замуж. Гадали и так: девушки в крещенский вечер брали зерно и насыпали его на землю. Сколько было девушек, столько кучек зерна делали, а потом приносили петуха. Чью кучку петух сначала клюнет, та девушка первой замуж выйдет.

Можно было гадать и так: подмести вечером в канун Крещения пол, собрать мусор в подол, побежать с голыми ногами на перекресток дорог, а если нет перекрестка, то в начало дороги. Затем следовало положить сор на землю, встать на него и слушать: откуда собаки залают - оттуда и сваты приедут, с какой стороны колокола зазвонят, туда возьмут замуж.

Февраль

Этот месяц носил разные названия: «жемчужный месяц» (helmikuu ), «второй сердцевинный месяц» (toinen syd ä nkuu ), «свечной месяц» (kyynelkuu - это название, считают, было заимствовано из эстонского народного календаря). Обычно на февраль выпадало празднование Масленицы.

Масленица

Строгой даты этот праздник не имел, и его отмечали за 40 дней до Пасхи. Финское название этого праздника (laskiainen ) происходит от слова laskea - «опускаться». По мнению финских исследователей, это связано с идеей «опускания» «погружения» в пост (ведь во времена финского католицизма с этого дня начинался предпасхальный пост), а пасха получила финское название p ää si ä inen , что означает «выход» (из поста).

В народном календаре масленица связана с женскими работам, и праздник считался «женским». Первую половину дня все работали, но было запрещено использование нитей и прядение, иначе, говорили, летом случится много плохого: или овцы заболеют, или коровы повредят ноги, змеи и мухи будут беспокоить, а может и ударить грозой.

В этот день пол подметали много раз, и мусор выносили далеко, так как верили, что тогда поля будут чистыми от сорной травы. Домашние хлопоты старались закончить пораньше - «тогда и летние работы пройдут быстро и вовремя». Потом все ходили в баню и садились за ранний ужин. Во время еды нельзя было разговаривать, иначе «летом насекомые замучают». На Масленицу всегда ели мясную еду в соответствии с поговоркой: «На Рождество надо пить, а на Масленицу есть мясо». Еды должно было быть много, так чтобы стол не пустел весь день, при этом говорили: «Пусть весь год столы будут полны, как сегодня!». А сами угощения должны были быть жирными: «чем больше жир будет блестеть на пальцах и ртах, тем больше свиньи летом мяса нагуляют, коровы будут лучше доиться, и тем больше хозяйки насбивают масла». Одним из главных угощений на столе были вареные свиные ножки, но оставшиеся после еды кости обязательно уносили в лес и закапывали под деревьями, считая, что тогда лен будет расти хорошо. Возможно, в этом обычае проступают черты древнего поклонения деревьям и принесения им жертв.

Главным развлечением на Масленицу было катание с гор во второй половине дня. Катание, богатый урожай и рост «особенно высокого» льна - все сплелось в проведении Масленицы в Ингерманландии. При катании в приходе Кельтто кричали: «Хэй, хэй, хэй, длинного, белого, крепкого льна и прочного полотна, такого высокого льна, как эта гора!». (101). А финны из западной деревни Калливиери выкрикивали: «Катись, катись, масленица! Высокий лен катящимся, низкий - спящим, маленький - на скамейке сидящим! Кто не придет кататься, у того лен вымокнет, к земле пригнется!». Катались и на санках, и в старом сите замораживали воду, и на нем можно было быстро и весело спускаться с горы.

В эти дни была сильна архаичная женская магия плодородия. В Северной Ингерманландии в приходе Мииккулайси Масленицу отмечали по старинным обычаям, катаясь с гор «с голым задом», чтобы передать «родящую силу» льну. А в Центральной Ингерманландии, женщины, побывав в бане, спускались голыми с горы с веником на голове, если хотели хорошего высокого льна.

При спуске с горы желали дому и другого богатого урожая: «Пусть рожь вырастет большой, как бараньи рога! И ячмень такой, как еловые шишки! И овцы будут шерстяными, как очесы кудели! И коровы пусть доятся потоком!».

Там, где не было горок (да и там, где они были!), оправлялись кататься на лошадях в соседние деревни, оплачивая лошадь и труд возницы. И поэтому во многих местах этот день называли «великим катальным днем». Упряжь лошади украшали цветной бумагой и соломой, поверх седла привязывали большую соломенную куклу «суутари», как если она бы управляла этой лошадью. В окрестностях Гатчины всю масленицу возили с собой соломенного «масленичного деда» и кочергу с расписными лентами. За лошадью привязывали много санок друг за другом, куда садились и люди старшего возраста, но обычно девушки и юноши собирались в разные сани. Во время езды девушки пели катальные песни, в которых прославляли извозчика, лошадь, всех молодых и родные места. Ведь не случайно в Западной Ингерманландии говорили: «Кто не поет на масленицу, тот и летом петь не будет».

Зимой, особенно в православную масленичную неделю, ингерманландские финны отправлялись в города работать извозчиками, где их знали под именем «вейка» (от финского veikko - братец). Лошадь запрягали в праздничные сани, на ее шею надевали колокольчики, украшали упряжь красивой бумагой, к дуге или седлу крепили куклу, сделанную из соломы наподобие «суутари». О таких соломенных «суутари» пели:

«Господь сидит на дуге, любимый на оглоблях, едет в городских лентах…».

За пять копеек можно было промчаться не только по петербургским улицам, но и по льду Невы, съездить в Царское село, Гатчину и Петергоф. Езда на «вейках» закончилась в начале первой мировой войны, когда и мужчины и лошади были забраны на войну.

Март

Основное название март (maaliskuu - земляной месяц) получил потому, что в это время земля показывается из-под снега: «март землю открывает», «март землю показывает и ручьи наполняет») (137).. Другие названия месяца в Ингерманландии - hankikuu (месяц наста) (135) и p ä lvikuu (месяц проталин) (1360.

День Марии (25.03)

Благовещенье (Marian p ä iv ä ) в финской Ингерманландии называли Красной Марией (Puna -Maaria ). При этом обязательно обращали внимание на погоду: «Если на Марию земля не покажется, то и на Юрьев день лето не придет». В приходе Скворицы считали, «что в Марию на крыше, то в Юрьев день на земле», а в приходе Нарвуси на реке Луге говорили: «Если в красную Марию оттепель, то год будет ягодным». На Марию девушки заботились о своей красоте и ели собранные в предыдущую осеннюю Марию клюкву и другие красные ягоды, чтобы щеки оставались красными весь год.

Пасха

В финском языке название праздника p ää si ä inen происходит от слова p ää st ä , что означает действие выхода или освобождение от поста, греха и смерти. Пасха не имеет строгой даты и обычно празднуется в апреле. Пасхальный период длился 8 дней и начинался в пальмовую или вербную субботу, за которой следовала страстная неделя (piinaviikko - неделя мучений), когда нельзя было делать ничего шумного или пользоваться острыми предметами. Считалось, что в это время души покойников двигаются вокруг людей, забирая им предложенную еду и давая знаки о будущих событиях.

Первым днем было пальмовое воскресенье (palmusunnuntai ). Заранее собирали ветки вербы с красной корой и ставили в воду, чтобы появились листья. К веткам прикрепляли разноцветные лоскутки ткани, бумажные цветы и фантики от карамели, добавляли («для зелени») стебли брусники и ветки можжевельника. С «вербованием» связана мысль об очищении и изгнании злых духов, поэтому сначала вербовали себя, затем членов семьи и животных. Важно было вербовать рано, еще до рассвета, когда злые силы начинали двигаться, поэтому часто вербующие застигали спящих врасплох.

В Ингерманландии был обычай дарить свой вербный букет, и такие «подарки» хозяева клали за дверной косяк или между ставнями. Считалось, что эти вербы придавали скоту здоровье и охраняли хозяйство, поэтому ими в Юрьев день (в день первого выгона скота) выгоняли животных на пастбище. После этого ветки бросали в воду или уносили на поле и сажали «расти», что улучшало рост льна.

При вербовании пели песни, в которых желали здоровья и богатства, благополучия скоту и хорошего урожая:

Kui monta urpaa,

Nii monta uuttii,

Kui monta varpaa,

Nii monta vasikkaa,

Kui monta lehteä,

Nii monta lehmää,

Kui monta oksaa,

Nii onta onnea!

Kuin monta oksaa,

Niin mont orrii.

Как много вербы,

Так много ягнят,

Как много прутьев,

Так много телят.

Как много листьев.

Так много коров.

Как много веток.

Так много счастья.

Как много веток,

Так много жеребцов.

В качестве ответного подарка просили kuostia (гостинцы) - кусок пирог, ложку масла, иногда деньги. А через неделю, в пасхальное воскресение дети ходили по домам, где вербовали и собирали угощения.

Пасхальный четверг (kiiratorstai ) был днем очищения от греха и всего плохого. По мнению финнов, kiira - некая злая сила, существо, живущее во дворе, и его следовало в этот день прогонять в лес. Но исследователи считают, что это слово произошло от старо-шведского названия этого дня - skirslapoordagher (очистительный, чистый четверг). Финские крестьяне переосмыслили этот праздник и непонятное его название. «Киира» три раза обвозили вокруг дома, и делали на всех дверях комнат мелом или глиной круг, а в центре - крест. Верили, что после совершения таких действий злые силы уйдут, и змеи не появятся летом на дворе. В этот четверг нельзя было совершать никаких работ, связанных с кручением - нельзя было прясть и вязать веники.

В пасхальную пятницу (pitk ä perjantai ) была запрещена любая работа. Ходили в церковь, а в гости ходить было нельзя. Считалось что эта пятница и суббота (lankalauantai ) - худшие дни в году, когда все злые силы приходят в движение, а Иисус еще спит в могиле и не может никого защитить. Кроме того, по миру начинают ходить и летать, нанося вред, ведьмы и злые духи. Также как в рождественское и новогоднее время от них защищали двери и оконные проемы, ставя крестовые знаки и благословляя постройки, животных и жителей. В эти дни хозяйкам и самим можно было прибегнуть к магическим действиям, чтобы увеличить свое богатство, особенно в скотоводстве, поэтому чаще всего колдовали над соседскими коровами и овцами. И утром следующего дня неосторожные хозяева могли найти у себя в хлеву следы чужого колдовства - выстриженную шерсть у овец, вырезанные или выжженные кусочки кожи у коров (колдовавшие соседи затем их прибивали к дну своих маслобоек, чтобы перенять чужую удачу).

В пасхальную субботу у ингерманландских хозяек были предпраздничные хлопоты. В это время припасы уже заканчивались, а праздничный стол требовал богатого угощения. Особенно вкусны на пасху были закрытые пшеничные пироги с рисовой крупой, с творогом или «крепким молоком» (кислым молоком, запеченным в печи). Такое «крепкое молоко» часто ели с молоком и сахаром. Для пасхального стола также готовили соленое молоко, смешивая со сметаной и солью - его ели вместо масла и сыра с хлебом, картофелем или блинами. Обязательной пасхальной едой в ингерманландских деревнях также было яичное масло и крашеные куриные яйца. Яйца чаще всего красили либо луковой шелухой, либо листьями веников.

И вот, наконец, наступало пасхальное воскресенье. Ясная погода утром говорила о будущем хорошем урожае зерна и ягод. Если солнце было в облаках, то ожидали, что заморозки погубят цветы и ягоды, а лето будет дождливым. А если шел дождь, то все ждали холодное лето. Долго в Ингерманландии сохранялся старинный обычай, когда в пасхальное утро собирались смотреть восход солнца, при этом говорили, что «оно танцует от радости». Потом все обязательно ходили в церковь на праздничную службу, и церковь в этот день едва вмещала жителей всех ближних деревень.

В пасхальное утро после церкви дети шли получать гостинцы. Войдя в избу, они здоровались, желали хорошей пасхи и объявляли: «Мы пришли гостинцы забирать».

В домах было уже все приготовлено, и делом чести было отдать то, что вербующие просили неделю назад: яйца, выпечку, сладости, фрукты или деньги.

На пасху зажигали костры и начинали качаться на качелях. Костры (kokko , pyh ä valkea ) - старая дохристианская традиция. Их сооружали обычно в канун пасхи на высоких местах вблизи полей, выгонов для скота и привычных качельных мест. Верили, что зажигание костров изгоняет плохую силу и защищает людей. В Ингерманландии были свои собственные «колесные» костры, когда старое просмоленное тележное колесо (иногда смоляную бочку) крепили к высокому столбу и зажигали, и оно долго горело как «ночное солнце».

В ингерманландских деревнях издавна было распространено качание на качелях. Оно начиналось именно в пасху, и качели (keinuja , liekkuja )становились местом встреч для молодежи всю весну и лето. На больших качелях, сделанных из толстых бревен и больших крепких досок, могло усесться до 20 девушек и 4-6 парней стоя раскачивали их.

Качельные песни пели обычно девушки, при этом одна из них была запевалой (eiss ä lauluja ), а другие подпевали, подхватывая последнее слово и повторяя строфу. Таким образом, можно было выучить новые песни. В Ингерманландии собрано около 60 качельных песен, певшихся на пасхальных качелях. Обычными темами таких песен было происхождение качелей, сделанных либо братом, либо гостем, качество качелей и советы качающимся.Те молодые, которым не удалось попасть на качели, пели «круговые песни» (rinkivirsi ä ) , кружась в хороводах и ожидая своей очереди.

С начала ХХ века столбовые качели стали исчезать, хотя местами их ставили еще и в 1940-е годы.

Апрель

Финское название апреля (huhtikuu ) произошло от старинного слова huhta (хвойная пожога). В Ингерманландии этот месяц известен и под названием mahlakuu (mahla - древесный сок).

Юрки (23.04)

В Ингерманландии св. Георгию приписывали успех в весеннем посеве, и ему поклонялись как защитнику домашних животных. В Юрьев день (Jurki , Yrj ö n p ä iv ä ) первый раз после зимы скот выгоняли на пастбище. Верили, что защита святого, как хозяина леса, закрывающего рты волкам» и хранителя скота, простирается все время летнего выпаса до дня Миккели или Мартина.

Еще до начала выпаса скота хозяйки и пастух совершали различные магические действия, которые должны были предохранить стадо от несчастных случаев и диких животных.

Самую сильную защиту давали железные предметы. Для этого топоры, лопаты, кочерги, ножи и другие железные предметы клали поверх или снизу ворот и дверей, через которые животные выходили на прогон. Охранить животных могли и «священные» деревни, а увеличению стада помогала магия. В начале XIX века писали: «Когда утром в Юрьев день коров на улицу выгоняют, сначала на прогоне берет хозяйка нож между зубами и обходит 3 раза вокруг животных. Потом еще берет рябину, отрубает ей вершину, составляет вместе, кладет поверх ворот или дверей, ломает ветки рябины, под ними выгоняет животных наружу. Некоторые хозяйки залезают сами поверх ворот или дверей и выгоняют на улицу животных промеж ног».

Верили, что и смола может защитить животных. Так, в приходе Тюрё перед выгоном коровы первый раз весной ее мазали смолой у основания рогов, у основания вымени и под хвостом и говорили: «Будь такой горькой, как горька смола!». Считалось, что дикие звери не тронут такую «горькую скотину».

Еще осенью из урожая прошлого года выпекали большой «посевной хлеб», с изображением креста, который хранили всю зиму. И в Юрьев день всю богатство прежнего урожая и охранительную силу креста можно было передать домашним животным. Для этого хозяйки клали хлеб в решето, поверх его - соль и ладан, и затем кусок хлеба давали коровам.

В Юрьевские обычаи у ингерманландских финнов входило и обливание пастуха до выгона скота или во время возврата стада домой. Но чаще всего ведро воды выливали на любого встречного, веря, что это принесет удачу и благосостояние.

Май

В Ингерманландии этот месяц называли и посевным месяцем (toukokuu ), и месяцем листвы (lehtikuu ), и месяцем молний (salamakuu ). Обычно на май приходилось празднование Вознесения.

Вознесение

Вознесение (helatorstai ) у ингерманландских финнов считается одним из самых главных церковных праздников. Его празднуют через 40 дней после пасхи. Название этого дня происходит из старо-шведского языка и означает «святой четверг».

Дни между Вознесением и Петровым днем (29.6) были самыми главными в крестьянском году. Это время, когда злаки начинают цвести, и все чрезвычайно боялись всевозможных губительных явлений, и не только погодных, но и со стороны умерших. Вообще в Ингерманландии почитанию покойников уделяли большое внимание. Но в это время их не только, как обычно, умилостивляли принесением еды и питья в жертву, им еще и угрожали праздничными кострами, веря, что покойники боятся огня. Кроме огня можно было использовать в качестве оберега железо и воду, красный цвет и сильный крик. И чем ближе подступало время цветения, тем больше возрастала напряженность. Поэтому с Вознесения девушки начинали ходить в красных юбках и с красными платками на плечах вдоль деревенских улиц и полей, распевая громкие песни.

Троица

Троицу (helluntai ) проводят через 50 дней после пасхи между 10 мая и 14 июня. Троица в Ингерманландии - значимый церковный и народный праздник. Он известен и под именем nelj ät pyh ä t (четвертые праздники), потому что его празднование длилось 4 дня.

В канун Троицы во всех домах проводили большую уборку и после того ходили в баню. Не случайно финские собиратели фольклора отмечали: «Уборка и очищение комнат и людей имеет большее значение здесь, чем в целом в Финляндии. Как наступает какой-либо праздник, например, Троица, тогда женщины спешат избы убирать и стирать. Стены черных изб они отскребают добела ножами или другими железными предметами».

После церковной службы главным общим событием в деревне было зажигание «святых» костров helavalkia . Древнее происхождение этих костров доказывается тем, что они зажигались не обычным способом, а трением толстых сухих лучин друг о друга. К троицыну костру должны были придти все деревенские девушки, и никто не осмеливался уйти прочь, даже если бы хотел. В приходе Коприна собирались к костру под такую песню:

L ä htek ää t tyt ö t kokoille ,

Vanhat ämmät valkialle!

Tuokaa tulta tullessanne,

Kekäleitä kengissänne!

Kuka ei tule tulelle

Eikä vaarra valkialle,

Sille tyttö tehtäköön,

Rikin ä ksi ristik öö n !

Собирайтесь девушки к кострам,

Старые бабки к кострам!

Приносите огонь приходя,

Головни в своих башмаках!

Кто не придет к огням

Не рискнет (подойти) к кострам,

Тому девочку пусть сделают,

Сломанной пусть окрестят!

Угроза могла звучать и так: «Пусть у того родится мальчик, станет гончаром!», - ведь работа гончара в деревнях считалась грязной и тяжелой.

Когда парни заканчивали сооружать костер, девушки собирались на деревенской улице, готовясь к праздничному гулянию. Они брали друг друга за руки и образовывали «длинный круг» и пели длинные «калевальские» песни, когда запевала пела начальную строфу, и весь хор повторял или всю строфу, или только последние слова. Запевала выводила: «Приходите вы, девушки, к ночным кострам, хой!». А хор подхватывал: «Ай, ло-лээ, к ночным кострам, хо-ой!»

Это была завораживающее зрелище: сотни двигающихся ярко одетых девушек, равномерный глуховатый топот ног, резкий радостный голос запевалы и мощный многоголосно отзывающийся хор! Не случайно финские исследователи писали, что только услышав троицыны песни в Ингерманландии, можно представить себе, каков первоначальный смысл праздничного «святого крика».

Когда девушки прибывали на костровое поле, парни зажигали костер. На троицыных кострах сжигали просмоленные колеса, бочки, пни деревьев, и там следовало сжечь соломенных «суутари», которых не сжигали на других праздничных кострах. Когда огонь разгорался, девушки останавливали свои хороводы и прекращали пение, и все взгляды были прикованы к костру в ожидании, когда вспыхнет суутари. И когда, наконец, пламя охватывало суутари, все кричали так громко, «что их легкие могли бы разорваться»!

Июнь

Июнь в Ингерманландии называли по-разному: и kes ä kuu (месяц парового поля), и suvikuu (летний месяц), и kylv ö kuu (месяц сева). Финны из Губаниц говорили об обычных июньских хлопотах: «Три спешки летом: первая спешка - посев яровых, вторая - звонкий сенокос, третья - привычное ржаное дело». Но самым главным событием июня всегда был древний праздник Юханнус - день летнего солнцестояния.

Юханнус (24.06)

Хотя праздник официально считался церковным - днем в честь Иоанна Крестителя, но он полностью сохранил свой дохристианский облик, и влияние церкви проступает лишь в его названии juhannus (Juhana - Иоанн). В Западной Ингерманландии этот праздник называли Яани.

Во время Юханнуса важным было все: и высокие праздничные костры, и песни до утра, и гадания о будущем, и защита от ведьм и сверхъестественных существ, и собственное тайное колдовство.

Главным деревенским делом в эти дни был костер. В канун праздника поднимали на высокий столб смоляную бочку или старое тележное колесо на «костровых» полях, где еще недавно горели «святые» вознесенские костры. В береговых деревнях поджигали старые лодки. Но совсем особые «ножные костры» (s ää ri kokko ) костры строили в Северной Ингерманландии. Там еще за неделю до Юханнуса парни и деревенские пастухи вбивали в землю 4 длинные жерди, которые образовывали квадрат в основании костра. Внутри этих «ног» клали сухие пни и другие бросовые деревья, которые образовывали сужающуюся кверху высокую башню. Костер поджигали всегда от вершины, но только не спичками, а углями, берестой или лучиной, которые приносили с собой.

Когда костер сгорал, продолжали праздновать, пели, качались на качелях, танцевали.

Согласно дохристианским верованиям, злые духи и ведьмы становились активными и в ночь перед Юханнусом. Верили, что ведьмы способны забрать материальные предметы и поживиться за счет ближнего. Поэтому все бороны и другие орудия труда должны были быть положены верхом к земле, чтобы ведьмы не унесли хлебную удачу. А хозяйки располагали в окне хлева ухват, чтобы не приходили бы плохие хозяйки доить молоко, и говорили: «Дои мой ухват, а не моих коров». В эту ночь можно было вспомнить и старинное колдовство: нужно было тайно, раздевшись догола и распустив волосы, сесть поверх маслобойки и «взбивать» в ней невидимое масло - тогда весь год коровы будут давать хорошие надои и масло получится хорошим.

Активными в юханнусову ночь становились «пары». «Пáра» была в Ингерманландии одним из самых распространенных мифологических существ. Ее видели в различных обликах: и огненным колесом или пылающим шаром с длинным тонким горящим хвостом, и похожей на красную бочку, и в виде черной как смоль кошки. Она приходила забирать удачу, богатство, зерно с полей и из амбаров, молоко, масло и т.д., и поэтому различали денежные, зерновые и молочные «пары». Тот, кто крестил предметы, избегал ее приходов. Но каждая хозяйка и сама могла создать себе «пару». Нужно было в ночь на Юханнус, пойти в баню или ригу, прихватив с собой бересту и четыре веретена. Из бересты делали «голову» и «тело», а из веретен - «ноги». Затем хозяйка, полностью раздевшись, имитировала «роды», трижды приговаривая:

Synny, synny, Parasein, Рождайся, рождайся, Пара,

Voita, maitoo kantamaan! Масло, молоко носить!

Особенно важны были на Юханнус гадания и ими старались достичь счастья себе и благополучия хозяйству. Гадания уже начинались в канун прадника. В Западной Ингерманландии гадали о будущих событиях также при хождении в баню перед праздником: «Когда вечером в Яани идут мыться, кладут вокруг веника цветы и кладут его в воду, и этой водой моют глаза. Когда после мытья выходят, кидают веник через голову на крышу. Когда на крыше окажется комлем вверх, говорят, тогда умрешь, а если верхушкой вверх, тогда дальше жить будешь, а когда окажется боком, тогда заболеешь. А если его в реку бросить и ко дну пойдет, тогда умрешь, а поверх воды останется, тогда жить будешь».

А девушки по положению веника определяли, куда они выйдут замуж: куда веник верхушкой лежит, в ту сторону замуж возьмут.

Также девушки собирали букеты из цветов 8 видов, клали их под подушку и ожидали появления будущего жениха во сне. А те, которые хотели выйти замуж, могли валяться голыми на ржаном поле, принадлежащем дому парня, пока ночная роса не омоет их кожу. Целью было зажечь любовное желание в любимом, когда он позже ел бы хлеб этого поля. Также верили, что юханнусская роса излечивает болезни кожи и делает лицо красивым. На перекрестках дорог, где, полагали, собираются души, ходили слушать предвещающие знаки. С какой стороны раздавался звон колоколов, туда девушка выйдет замуж. А при зажигании «ножного» костра каждая девушка выбирала себе какую-либо из костровых «ног»: какая из ног упадет первой после горения, та девушка выйдет первой замуж, а уж если «нога» останется стоять - то девушка в этом году останется незамужней.

Июль-август

Июль носил назание hein ä kuu (месяц сенокоса), а август - elokuu (месяц жита) или m ä t ä kuu (гнилой месяц). Главными заботами в это время было сенокос, сбор урожая посев озимой ржи. Поэтому и праздников не отмечали, лишь в смешанных деревнях финны-лютеране присоединялись к православными и праздновали Илью (20.07).

Сентябрь

Этот месяц в Ингерманландии называли и как по все Финляндии syyskuu (осенний месяц) и s ä nkikuu (месяц стерни), ведь в этот месяц с полей убирали весь урожай, и на полях оставалась лишь стерня. Полевые работы заканчивались и финны говорили: «Репа - в ямы, бабы - в дом…».

Mikkelinp ä iv ä (29.9)

Миккели был общим и особо почитаемым праздником по всей Ингерманландии. В проведении Миккели сохранились следы прежних осенних жертвоприношений. Речь идет об особых «миккельских» баранах - их выбирали еще весной, не стригли, и съедали на празднике, сварив прямо в шерсти (поэтому такого барана называли еще «шерстяным ягненком»).

Во многих финских деревнях Миккели был концом выпаса скота на пастбище, и в этот день пастухи праздновали окончание своей работы. Так описывали этот праздник в Северной Ингерманландии: «Праздник Миккели проводили в родной деревне широко. Пироги пекли и пиво варили. Родственники приезжали из близи и издалека. Молодые были в день Миккели в пастухах. Это был такой старинный обычай, что пастух получал при заключении договора о плате свободный день, и его место занимали деревенские молодые. Вечером, когда коров пригоняли с пастбища и возвращали в деревню, начинался лучший праздник парней. Из дома в дом тогда ходили, много ведер пива и пирогов приносили».

Октябрь

Октябрь был известен в Ингерманландии и под именем lokakuu (месяц грязи), и ruojakuu (месяц еды).

Katarinan p ä iv ä (24.10)

Когда-то этот день был в Ингерманландии из важнейших праздников, связанных с благополучием домашних животных. Для праздника ставили пиво из особенно тщательно отобранных составных частей, и если курам удавалось попробовать хотя бы одно зерно из солода для катарининого пива, то, считалось, это приносило несчастье. Утром варили особую «катаринину» кашу, воду для которой следовало взять утром из колодца первой. Кашу относили в хлев и давали вместе с пивом сначала скотине, только затем - людям. Пред трапезой обязательно произносили: «Хорошая Катарина, красивая Катарина, дай белого теленка, хорошо бы и черного, и пестрый бы пригодился». Чтобы получить удачу в скоте, также молились так: «Хорошая Катарина, красивая Катарина, ешь масло, кисель, не убивай наших коров».

Так как причиной смерти святой Катарины было мученическое колесо, то в этот день нельзя было и прясть, ни молоть муку на ручных жерновах.

Ноябрь

MARRASKUU - KUURAKUU

Общее финское название этого месяца (marraskuu ) происходит от слова «мертвая (земля)» или со значением «месяц мертвых». В Ингерманландии также знали название kuurakuu (месяц изморози).

Sielujenp ä iv ä- Pyh ä inp ä iv ä (01.11)

Под таким названием праздновали день всех святых мучеников, а на следующий день - день всех душ. В Ингерманландии культ мертвых сохранялся долго среди и финнов-лютеран. Считалось, что осенью в темное время года возможен приход покойников в их прежние дома, и что умершие могут двигаться особенно ночью в канун праздника всех святых. Поэтому это время проводили в тишине, а в канун праздника на пол клали солому, чтобы «при ходьбе и ноги не стучали».

Jakoaika

Древнефинский год заканчивался в конце ноября, Следующий месяц, зимний месяц, современный декабрь, начинал новый год. Между ними было особый период - jakoaika («время раздела»), который проводили в разных местах в разное время, присоединяя его или к концу сбора урожая или к осеннему забою скота. В Ингерманландии время раздела продолжалось со дня всех святых (01.11) до дня св.Мартина(10.11).По погоде в это время гадали о погоде всего следующего года: погода первого дня соответствовала погоде в январе, второго дня - в феврале и т.д. Время раздела считали опасным - «болезни летят во все стороны». И это было благоприятным временем для гаданий о будущих событиях. Девушки ходили тайно «слушать» под окна изб: какое мужское имя услышишь трижды, с тем именем и получишь себе жениха. Если из комнаты слышалась ругань, то и последующая жизнь будет состоять из ссор, но если слышались песни или хорошие слова, то следовала согласная семейная жизнь. Девушки делали из спичек «колодец» и помещали его под свою подушку, надеясь, что настоящий жених появится во сне, чтобы напоить свого коня. Гадали и парни: вечерами запирали на замок колодец, предполагая, что настоящая невеста придет ночью во сне «забрать ключи».

Время раздела было старым праздничным временем, когда многие тяжелые повседневные работы были запрещены. Нельзя было стирать белье, стричь овец, прясть и резать животных - считалось, что нарушение запретов приведет к болезням домашних животных. Это было временем отдыха, когда ездили к родственникам или делали легкие работы внутри дома. В эти дни мужчинам хорошо было чинить и вязать сети, а женщинам вязать носки. У соседей ничего не просили, но и ничего не давали из дома, так как верили, что на место отданного новое не придет. Позднее эти опасения по поводу взятой собственности или потери удачи перешли на время Рождества и кануна нового года, как и многие другие обычаи и запреты.

Martin p ä iv ä (10.11)

Издавна в Ингерманландии Мартти считали таким же большим праздником, как Рождество или Крещение, ведь раньше в эти дни крепостным давали свободное время.

В Ингерманландии дети ходили в рваных одеждах «нищими Марти» из дома в дом колядуя - распевая марттинские песни, водя хороводы.и прося еду. У старшей запевалы был в коробе песок, который она разбрасывала по полу, желая дому удачи в хлебе и скоте. Часто каждому члену семьи что-нибудь желали: хозяину - «10 хороших лошадей, чтобы все в повозке ходили», хозяйке - «руки - хлеб месить, пальцы - масло замешивать, и полные амбары», хозяйским сыновьям: «снизу - шагающую лошадь, сверху - справный шлем», а дочерям - «сараи, полные овец, пальцы, полные колец». Если колядующие не получали желаемых гостинцев, они могли пожелать хозяевам несчастий в семье, в земледелии и скотоводстве или даже пожар в доме!

Декабрь

И вот наступал последний месяц в год, и вместе с новым своим названием joulukuu (месяц рождества), он сохранял в Ингерманландии и свое старинное имя talvikuu (месяц зимы). Главным зимним праздником у ингерманландских финнов в XIX веке стало Рождество.

Joulu (25.12)

Среди лютеран Рождество считалось самым большим праздником в году и его ждали как церковный и как семейный праздник: «Приходи, праздник, наступай, Рождество, уже избы вычищена, и одежды запасены». Подготовка к рождеству начиналась заранее, а сам праздник продолжался 4 дня.

В канун рождества топили баню и приносили в избу рождественскую солому, на которой спали в рождественскую ночь. Канун Рождества был очень опасен: многие сверхъестественные существа, злые духи и души покойников приходили в движение. Защитой от них были различные средства. Можно было положить над (или под) дверью железные или острые предметы. Можно было зажечь свечи или огонь в печи, и следить всю ночь, чтобы они не погасли. Но лучшим средством были охранительные магические знаки, которые рисовали на местах, которые следовало защитить. Самым распространенным знаком был крест, который делали смолой, мелом или углем на дверях почти всех домов в Ингерманландии и в Юханнус, и в «длинную пятницу» перед Пасхой, и, особенно, в Рождество. В канун праздника хозяин, заткнув топор за пояс, отправлялся делать крестовые знаки на всех четырех сторонах дверей и окон избы, на воротах и окнах двора и хлева. В конце обхода топор клали под стол.

С темнотой зажигали свечи, читали рождественские тексты из евангелия, пели псалмы. Затем следовал ужин. Рождественская еда должна была быть очень обильной, если она заканчивалась в середине праздников, это означало, что в дом придет бедность. Приготовление традиционной рождественской еды начиналось чаще всего с забоя скота. Обычно на рождество резали свинью, иногда теленка или барана. Заранее варилось рождественское пиво, квас, делали студень и запекали рождественский окорок. На рождественский стол ставился мясной или грибной суп, мясное жаркое, студень, соленая сельдь и другие рыбные припасы, колбаса, сыр, соленые огурцы и грибы, клюквенный кисель и ягодный или фруктовый компот. Пекли также пироги - морковные, капустные, рисовые с яйцом, ягодные и с вареньем.

Все время рождества на столе лежал особый «крестовый» хлеб, на котором был нанесен знак крест. Хозяин отрезал от такого хлеба лишь кусок для еды, а сам хлеб уносили в крещение в амбар, где он хранился до тех пор, пока весной часть его не получали пастух и скот в день первого выгона скота на пастбище и сеятель в первый день сева.

После ужина начинались игры с соломенной куклой olkasuutari . Это слово переводится как «соломенный сапожник», но исследователи полагают, что оно происходит от русского слова «сударь». В каждом финском приходе Ингерманландии были свои традиции изготовления суутари. Чаще всего брали большую охапку ржаной соломы, перегибали ее пополам, делая на месте сгиба «голову», а место «шеи» туго обвязывали мокрой соломой. Затем отделяли «руки» и привязывали их посредине, на месте пояса. «Ног» обычно было три, чтобы суутари мог стоять. Но были и такие суутари, у которых вообще не было ног или было две ноги. Иногда делали так много суутари, сколько мужчин было в доме. А в приходе Венйоки и у каждой женщины была свой соломенный суутари.

Одним из самых распространенных способов игры с суутари был такой: играющие становились спиной друг к другу, держа длину палку между ног. При этом один из играющих, находящийся спиной к суутари, старался опрокинуть его палкой, а стоящий лицом к соломенной кукле, старался защитить ее от падения.

У суутари старались разузнать какие-либо касающиеся дома важные вещи: у местных суутари делали на голове корону из колосьев, для чего из соломенного снопа выхватывали наобум горсть колосьев. Если число взятых колосьев было четным, то в этом году можно было ожидать прихода в дом новой невестки. С помощью суутари девушки гадали о событиях будущего года таким образом: «Девушки на выданье садились вокруг стола, а суутари располагали стоймя посередине. Какая-либо девушка говорила: «Сейчас гадаем тебе!» Одновременно начинали трясти руками стол, и суутари начинал скакать, пока не упадет в объятья какой-либо девушки, что предвещало данной девушке скорый выход замуж». Затем суутари усаживали или в углу стола, или поднимали на матицу, где он хранился до Юханнуса.

В Ингерманландии долгое время сохранялись традиции прихода joulupukki (рождественского козла). Йоулупукки одевался обычно в надетую навыворот шубу из овечьего меха и меховую шапку. Его искусственная борода из пакли напоминала козлиную. В руках у него был шишковатый посох. Такой йоулупукки должен был выглядеть в глазах маленьких детей довольно устрашающим, но страх побеждало ожидание подарков: игрушек, сладостей, одежды, вязаных вещей.

Еще в конце XIX века рождественская елка была редким делом, ее ставили только в домах священников и народных школах.

В рождественское утро вставали рано, т.к. служба начиналась уже в 6 часов. Приходские церкви в этот день не могли вместить всех приехавших. Из церкви ехали домой наперегонки, т.к. полагали, что у самого быстрого работы будут выполнены лучше всего. Рождество старались провести дома, в гости не ходили и случайно зашедшим гостям не радовались, особенно пугал приход первым гостем женщины - тогда ожидался плохой неурожайный год.

Tapanin p ä iv ä (26.12)

В Ингерманландии праздновался второй рождественский день - день Тапани, которого почитали покровителем лошадей. Ранним утром хозяева одевали чистую одежду и шли в конюшню поить животных, положив заранее в питье серебряное кольцо или брошь - считали, что серебро может принести удачу в разведении скота.

Но главным праздником Тапани был для молодых - с этого дня начинались деревенские гуляния. Люди старшего возраста проводили время в молитвах, а молодые ходили из дома в дом kiletoimassa (колядовали) - пели восхваляющие песни в честь хозяев, которые в ответ давали пиво и водку. Этот обычай был заимствован у русских. В западных ингерманландских деревнях парни и девушки ходили также igrissoil (от русского слова «игра»), которые проводили в деревенских домах. Заранее делали из бересты маски, лица красили углем или мелом, надевали кафтаны, на спину приделывали «горбы», в руки брали посохи.. Одевались волками и медведями, парни могли одеться девушками, и наоборот. Это было шумное веселье: били в барабаны, громко пели, танцевали без устали. Ходили ряженые и в других местах, и до сих пор в приходе Туутари пожилые люди вспоминают, как важно было одеться так, чтобы тебя никто не узнал - тогда можно было в награду получить хорошее угощение.

ФОЛЬКЛЕР

Придя на новые на новые земли Ингерманландии жители карельского перешейка не утратили свои древнейшие эпические песни. И даже в начале ХХ века можно было услышать старинный миф о происхождении мира из яйца птицы.

То ли ласточка дневная,

Став ночной летучей мышью,

Все летала летней ночью

И осенними ночами.

Место для гнезда искала,

Чтобы в нем снести яичко.

Медное гнездо отлито -

В нем яйцо то золотое.

А белок того яичка в ясный месяц превратился,

Из желтка того яичка

Звезды созданы на небе.

Люди часто выходили

Посмотреть на ясный месяц,

Небосводом любоваться.

(Записано у Марии Васкелайнен из прихода Лемпаала в 1917 году).

У местных финнов фольклористы в конце XIX - начале ХХ вв. записали древние рунические песни о создании острова с девушкой, к которой сватаются разные герои и о ковании золотой девы и различных предметов. Под звуки старинного музыкального инструмента кантеле можно было услышать историю о чудесной игре на нем. Звучали в ингерманландских деревнях древние песни о состязании шаманов в магическом пении и о превращении убитой белки в девушку. Всех слушающих пугали руны о сватовстве коварного сына Коёнена и его страшном убийстве своей невесты, и радовали песни о девушке Хелене, избравшей себе мужа из края солнца. Только в Ингерманландии так много пели о вражде родов двух братьев - Калерво и Унтамо - и о мести Куллерво - сына Калерво. Многочисленные войны, прошедшие через ингерманландские земли оставили свой след и в фольклоре: во многих деревнях исполняли песни о катящихся в крови колесах под стенами крепостей, о коне, приносящем вести о гибели своего хозяина на войне.

И все же у ингерманландских финнов традиционная для прибалтийско-финских народов калевальская эпика и обрядовые песни сохранились мало. Финская лютеранская церковь проявляла нетерпимость к другим ответвлениям христианства и жестокость в преследовании язычества, настойчиво изгоняла народные дохристианские обычаи. Так, в 1667 г. было утверждено специальное уложение, в соответствии с которым на свадебный обед разрешалось приглашать не более 2-3 человек, а церковный «Протокол» 1872 года предписывал «отказаться от всяких суеверных и неуместных игр» на свадьбах. Зато к началу ХХ века в финских деревнях Ингерманландии повсеместно звучали «новые» баллады - песни с рифмованным стихом, однострофные хороводные песни пиирилейкки , ингерманландские частушки лиекулаулут (в них пели о деревенских нравах и обычаях, раскачиваясь по 10-12 человек на больших пасхальных качелях). Но самыми оригинальными были танцевальные песни рёнтуска, которые сопровождали танцы типа кадрили. Их «играли» только на севере Ингерманландии - в приходах Токсова, Лемпаала, Хаапакангас и Вуоле. Имели хождение в ингерманландских деревнях и лирические песни из Финляндии - они распространялись через лубки и песенники. Учили финские песни и финских приходских школах.

Фольклорное богатство ингерманландских финнов составляют тысячи метких пословиц и поговорок, сотни сказок, быличек и преданий.

СОВРЕМЕННОСТЬ

Возрождение финской культуры в Ингерманландии началось с создания в 1975 г. финских лютеранских общин в Колтушах и Пушкине. В 1978 году в Пушкине открылась финская лютеранская церковь, и в настоящее время на территории Санкт-Петербурга и Ленинградской области действует 15 финских лютеранских приходов.

В 1988 году была учреждена общественная организация ингерманландских финнов «Инкерин Лиитто» («Ингерманланский Союз»), которая сейчас имеет отделения на всей территории Ленинградской области - от Кингисеппа до Тосно и от Приозерска до Гатчинского района. Самостоятельные общественные организации ингерманландских финнов ведут национальную работу и во многих регионах России от Пскова до Иркутска. «Инкерин Лиитто» в Петербурге и Ленинградской области уже много лет проводит курсы по изучению финского языка в различных местах города и области. Острой в регионе остается проблема подготовки учителей финского языка и «Инкерин Лиитто» организует курсы повышения квалификации учителей. В обществе действует Центр трудоустройства, помогающий сотням финнов найти работу, можно получить консультацию у юриста.

Самое пристальное внимание уделяется сохранению и поддержанию народной ингерманландской культуры. При «Инкерин Лиитто» в течение 10 лет работала группа по возрождению традиционных костюмов народов Ингерманландии. Ее трудами по старинной технологии были воссозданы костюмы разных приходов. На основе старых и новых фотографий были созданы творческие фотовыставки, многие работы принимали участие в международных конкурсах и выставках. Существует объединение ингерманландских поэтов. В области и Петербурге созданы и активно выступают финские песенные и музыкальные группы: хоры при приходах, ингерманландский ансамбль "Рёнтушки" (пос. Рапполово Всеволожского района ЛО), ансамбль "Котиконту" и фолкгруппа "Таломеркит" (Санкт-Петербургское "Инкерин Лиитто"). Коллективы возрождают и поддерживают традиции старинного народного пения в Ингерманландии, выступая и на престижных международных конкурсах и на сельских праздниках. Силами «Инкерин Лиитто» в 2006 г. в Петербурге создан мобильный музей «Коренные народы Петербургской земли», который длительное время экспонировался в Музее антропологии и этнографии им. Петра Великого - знаменитой «Кунсткамере». Этот уникальный передвижной музей рассказывает об истории культуре ингерманландских финнов, води и ижоры. При поддержке активистов «Инкерин Лиитто» киностудия «Этнос» создала великолепные фильмы об истории и современном положении ингерманландских финнов, ижор и води.

Сотни, а порой и тысячи людей объединяют народные праздники. В Ингерманландии «Инкерин Лиитто» организует и традиционные народные праздники - такие как финская масленица с катанием с гор и песнями у праздничного костра. На Рождество организуются «рождественские мастерские», на которых всех желающих обучают, как проводить праздник по-фински, как самостоятельно сделать ёлочные украшения. На «день Калевалы» (28 февраля) проводятся концерты и детские конкурсы, посвященные финской культуре. Во многих деревнях, где еще живут финны, устраиваются местные деревенские праздники и дни ингерманландской культуры.

Создаются и новые праздники - «День Инкери» (5 октября), где соревнования по старинному финскому виду спорта «киданию сапога» перемежаются народными играми, танцами и песнями. Но главным праздником года по-прежнему остается «Юханнус», который теперь празднуют в субботу на Иванов день. Этот летний песенный праздник «Инкерин Лиитто» возродил в 1989 г. в Колтушах (Keltto). Юханнус всегда проходит при большом стечении народа в разных местах под открытым небом.

Ведется большая работа по изучению и сохранению народных традиций ингерманландских финнов, по исследованию истории ингерманландских деревень и их жителей.

Конькова О.И., 2014

План
Введение
1 История
2 Репрессии и депортации
3 Судьба финнов, оказавшихся на оккупированной территории
4 После войны
4.1 Динамика численности финнов-ингерманландцев
4.2 Динамика численности всех финнов в СССР/России

5 Современное расселение и численность
6 Общественные организации финнов-ингерманландцев
7 Персоналии
Список литературы
Ингерманландцы

Введение

Фи́нны-ингерманла́ндцы (фин. inkeriläiset, inkerinsuomalaiset, эст. ingerlased, швед. finskingermanländare ) - субэтническая группа финнов, проживающая на территории исторической области Ингрии (Инкери). Язык ингерманландцев относится к восточным диалектам финского языка. По вероисповеданию ингерманландцы традиционно относятся к лютеранской церкви, однако часть из них придерживается православной веры.

1. История

Ингерманландский субэтнос сложился в результате миграции в ингерманландские земли, отошедшие к Швеции по Столбовскому миру, части финнов-эвремейсов и финнов-савакотов из центральных областей Финляндии. Финнизация Ижорской земли во многом облегчалась тяжёлыми демографическими потерями, понесёнными ею в период Смутного времени, особенно её восточной частью.

После 1675 года северная и центральная Ингерманландия становится лютеранской и финноязычной. При содействии шведских властей новые поселенцы-лютеране вытеснили из Ингерманландии часть православного населения (карелов, ижор, русских) и частично ассимилировали оставшихся, таким образом сформировав своеобразную субэтническую культуру.

В западной Ингерманландии православие лучше сохранило свои позиции. Население в 1656 году было финским на 41 %, а в 1695 году около 75 % .

Территория заново обрусевает уже после основания Петербурга. Но даже в начале 19 века окру́га Петербурга была почти исключительно финскоязычной. К началу XX века существовали два крупных района с наиболее высокой долей финского населения: ингерманландская часть Карельского перешейка (северная часть Петербургского и Шлиссельбургского уездов) и район к юго-западу от Петербурга, примерно вдоль линии Петергоф-Красное Село-Гатчина (западная часть Царскосельского и восточная часть Петергофского уездов).

Также существовали и ряд более мелких районов, где финское население безраздельно преобладало (Кургальский полуостров, Колтушская возвышенность и др.).

В остальной части Ингрии финны проживали чересполосно с русским, а в ряде мест (Ижорская возвышенность) - и с эстонским населением.

До XX столетия у ингерманландских финнов выделялись две субэтнические группы эвремейсы (фин. äyrämöiset) и савакоты (фин. savokot). По данным П. И. Кёппена, изучавшего географию расселения финнов в середине XIX века, эвремейсы расселялись на Карельском перешейке (кроме южной части, непосредственно прилегавшей к Петербургу, и района Белоострова), в районе Дудергофа, в восточной части Царскосельского уезда (Лисинский приход), на южном побережье Финского залива (кроме Кургальского полуострова). В остальных районах Ингрии (южная часть Карельского перешейка, Колтушская возвышенность, окрестности Колпино, район Назии, Ижорская возвышенность, Кургальский полуостров и др.) расселялись савакоты. Численно савакоты также преобладали - по данным П. И. Кёппена, из 72 354 финнов было 29 375 эвремёйсет и 42 979 савокот. К началу XX века различия между эвремейсами и савакотами постепенно стёрлись, и групповое самосознание у ингерманландцев было утрачено.

В 1926 году «ленинградских финнов» насчитывалось 114 831 человек. В советский период в рамках политики «коренизации» в конце 20-х - начале 30-х годов в районах компактного проживания финнов были созданы национально-административные единицы низового уровня. На Карельском перешейке статус национального финского получил Куйвозовский (с 1936 года - Токсовский) район. В середине 30-х годов был выдвинут проект создания и второго финского района из 11 сельсоветов с центром в Тайцах, либо в Дудергофе. Этот план, однако, не был реализован. Кроме того, было образовано несколько десятков финских сельсоветов. В период коллективизации было создано также несколько сот финских колхозов (в 1936 году - 580).

Также в этот период широкое развитие получило школьное образование на финском языке. Так, в 1927/28 учбном году в Ленинградской области функционировала 261 финская школа I и II ступеней. Помимо общеобразовательных школ, в Ленинградской области работали также финские сельскохозяйственный (во Всеволожске) и педагогический (в Гатчине) техникумы, а также эстонско-финский педагогический техникум.

Однако во второй половине 30-х годов в национальной политике произошёл коренной поворот: обучение в школах с 1938 года было переведено на русский язык, а в 1939 году упразднены и национальный район и сельсоветы. Токсовский район был включён в состав Парголовского района, а финские сельсоветы частью включены в состав соседних, частью преобразованы в обычные сельсоветы. Кроме того, в 1937 году были закрыты и все лютеранские приходы на территории Ингрии.

2. Репрессии и депортации

С начала 1930-х годов ингерманландское население подверглось репрессиям со стороны советских властей, итогом которых стало практически полное его исчезновение из районов традиционного проживания ко второй половине 1940-х годов. Можно выделить следующие три «волны» репрессий в отношении ингерманландцев до войны: первая и вторая в 1931, третья в 1935.

В 1928 происходит межевание земли. Вначале все хозяйства распределяют по 5 классам. Землю также классифицируют. В первый класс относятся беднейшие жители, из которых многие лишь недавно приехали в деревню. Во 2-й класс относиться беднота, которая в силу своей лености и плохой жизни опустилась до полной разрухи. В 3-й класс относились средне-зажиточные. в 4-й и 5-й класс относились богатые или так называемые «буржуи», как их тогда называли. Раздел земли по новому вызвал споры и раздор, когда у всех, кто в то время хорошо обрабатывал землю, её отняли, и дали взамен землю другого класса. Отнесённые к 1-му классу получили лучшие земли и т.д. Неудивительно что среди сельчан появилась ненависть к властям и её представителям.

В 1930 начинается коллективизация. В колхоз вступают единичные хозяйства, например в Колтушах вначале лишь 8 домов из ста. В 1931 происходят первые крупные выселения в Сибирь, в Красноярский край, на берег Енисея на золотые рудники. Второй раз отправляют большие группы людей на работы в Хибины, в строящийся город Хибиногорск (c 1934 Кировск). Никто не знал заранее места назначения и люди не успевали даже напечь хлеба. Например, приказ о выселении жители Колтушей получили 12 декабря 1931 поздно вечером, отправляться нужно было в 8 утра следующего дня. Нужно было найти любое жильё вне родной деревни. Выселенные лишались дома, земли, скота, то есть всего, что давало средства к существованию. Перед этим, как правило, власти давали различные сроки главам семей, мужчинам, и отправляли их на принудительные работы в лагеря. Женщинам из таких семей становилось трудно прокормить детей, и найти работу. При этом половина земель оставалась необработанной, просьбы выделить какой-либо участок, не имели действия. Такое безземельное существование продолжалось 4 года.

В 1935 происходит третье выселение, на этот раз изгнание. Например, 6 апреля 1935 жители Колтушей получают приказ взять еды на 6 дней, и две пары нижнего белья. Охранники сразу предупреждают, что будут стрелять, если кто попытается сойти с дороги. Задержанных собирают в народном доме , объясняют, что поезд отправится через 6 дней, на человека можно взять мешок картошки. Каждая пятая семья может взять одну лошадь и одну корову. После этого объявили, что от каждой семьи останется один заложник, на то время, пока другие готовятся к отправке. 12 апреля все прибыли на станцию Мельничный ручей (фин. Myllyoja). Как пишет очевидец, в поезде было 35-40 вагонов, заполненых людьми, кроме трёх вагонов для животных. В каждый вагон разместили 45 человек. По обе стороны вагона были нары в три уровня, в центре печка, у одной из дверей дырка в полу для нужды, дали два ведра воды. Двери сразу закрыли. Снаружи вагонов было написано: «Добровольные переселенцы ». Спать приходилось по очереди, охранники на каждой станции следили, чтобы никто не подходил к вагонам поболтать. После Самары охрана сменилась и вагоны далее запирали только на ночь. 26 апреля эта группа из Колтуш прибыла на конечную станцию Сырдарья в колхоз Пахта-Арал.

1) В период массовой коллективизации большое число ленинградских финнов было переселено за пределы Ингерманландии, в Сибирь, на территорию Кольского полуострова, в Казахстан, Узбекистан. На основе данных, в основном финских исследователей, собравших данные о численности населения и свидетельства самих выселенных, их переписку с родными, жертвами ссылки стали 18 тысяч финнов. По данным В. Я. Шашкова, в Хибиногорске (Кировске), крупнейшем центре «кулацкой ссылки» Мурмана, к началу 1933 года насчитывалось 1252 финна-трудпоселенца, в 1934 году - 1299 и в 1935 году - 1161. Во втором по значимости пункте концентрации трудпоселенцев, посёлке Нивастрой, по данным переписи 1933 года проживало лишь 314 финнов (в том числе и не являвшихся трудпоселенцами). Точных данных по другим местам поселений нет. Хотя процент кулацких хозяйств в некоторых районах компактного проживания финнов был и выше, чем в среднем по региону, разница эта была непринципиальной. Так, в Куйвозовском районе кулацкие хозяйства составляли 3,2 % от общего числа хозяйств, в Пригородном - 0,7 %, в Красногвардейском - 1,2 %, в Волосовском - 1,5 % при среднем показателе по области 1,6 %. Следует учитывать, что решение о выселении касалось и средних хозяйств. В то же время не исключено, что в регионе (особенно в пограничных районах) в этот период могли происходить и переселения, не связанные с кулацкой ссылкой. Однако этот вопрос требует дальнейшего изучения.

2) Весной 1935 года в основном в приграничных районах Ленинградской области и Карелии была проведена операция по выселению «кулацкого и антисоветского элемента». Операция была проведена по указанию наркома внутренних дел Г. Г. Ягоды, её устроители предполагали выселить из погранполосы 3547 семей (около 11 тысяч человек). Насколько эта операция являлась «антифинской», на сегодня неясно. Материалы, опубликованные В. А. Ивановым, однозначно свидетельствуют, что все пограничные районы Ленинградской области и Карелии получили примерно равные (по отношению к численности населения) контрольные цифры на выселение, в том числе и такие районы, где финское население отсутствовало вовсе. В то же время известно, что первоначальный план по выселению был перевыполнен в два раза. По данным В. Н. Земскова (считающего эту акцию сугубо антифинской) было выселено 5059 семей и 23217 человек, в том числе в Западную Сибирь было направлено 1556 человек, в Свердловскую область - 7354, в Киргизию - 1998, в Таджикистан - 3886, в Северный Казахстан - 2122 и в Южный Казахстан - 6301. За счёт каких районов было достигнуто столь значительное «перевыполнение плана», на сегодня остаётся невыясненным.

Я к финнам отношусь несколькими боками. Во-первых я родился в финском городе Sortavala. Пройдите по этому тэгу в моём журнале - узнает много интересного.

Во-вторых у меня в подростковом возрасте был друг Женя Кривошей, по матери - Тхуре, благодаря которому я многое узнал, примерно с 8 класса, о том, что люди могут жить, совсем рядом причём с нами, куда более нормальной жизнью, чем жили мы.

В-третьих, у нас в семье примерно с 1962 по 1972 год (я могу чуть ошибиться в датах) жила финка - Мария Осиповна Кекконен. Как она поселилась у нас и почему, я расскажу, когда приведу в порядок мамины воспоминания.

Ну и мой друг по жизни и в ЖЖ Саша Изотов, несмотря на свою русскую (по отцу) фамилию, тоже наполовину финн, хотя мы встретились и задружились уже спустя солидное время после наших взаимных отъездов за рубеж.

Я не то чтобы не люблю, но избегаю слова иммигрант (эмигрант) по той простой причине, что формально числюсь "временно пребывающим за границей". Время моего пребывания довольно растянулось, 23 мая 2015 года будет 17 лет, но тем не менее ПМЖ у меня как не было, так и нет.

Всё время интересуюсь этой страной, к немногословным людям этим испытываю бесконечное уважение за их непереводимое на русский язык качество sisu . Любой финн поймёт, что это такое и даже может улыбнуться. если вы упомянете это слово.

Поэтому, когда уведел на сайте Yle этот материал, не мог удержжаться, чтобы не перепостануть. Виктора Киуру, о котором прочитаете ниже я, вроде, даже знал.
Во всяком случае встречал на улицах Петрозаводска или в редакции "Северного Курьера" точно. Только события и лица забываются...

Итак, рассказы о судьбах.

Кокконен

Спасибо, что жива...

Когда-то в детстве я спросила у бабушки: “Счастлива ли ты?” Слегка подумав, она ответила: “Наверное, да, счастлива, потому что все дети остались живы, только самый младший младенец умер от голода по пути в Сибирь”.

С годами по крупицам, из воспоминаний родственников, выстроилась хронология событий и этапов жизни моих близких, начиная с довоенных времен.

На Карельском перешейке, в пяти километрах от довоенной границы, в деревне Рокосаари (Rokosaari) жили Кокконены, причем с такой фамилией была чуть ли не половина деревни. С каких территорий Суоми они туда переселились, никто не помнил; женились и выходили замуж за жителей из соседних деревень.

В семье моей бабушки Анны и Ивана Кокконен было шестеро детей: Виктор, Айно, Эмма, Арво, Эди и самый маленький, имени которого не сохранилось.

Перед началом боевых действий (Зимняя война 1939 год. - прим. ред.) в деревню вошли части Красной Армии, жителям было приказано покинуть свои дома. Из мужского населения кто-то успел уйти через границу, остальных отправили в трудовые лагеря. Два брата моего деда звали и Ивана уйти в Финляндию, но он не мог оставить жену и детей. Впоследствии он попал в трудовые лагеря, а из братьев один жил в Финляндии, другой - в Швеции. Но где? Все связи были потеряны и по сей день неизвестны. Дедушка встретил своих детей только в шестидесятые годы, и у него была уже другая семья.

Женщинам с детьми было приказано отправиться на паром через Ладожское озеро, но часть жителей спряталась в лесу и жила в вырытых в земле жилищах - “землянках”. Среди них была и моя бабушка с детьми. Позже жители говорили, что паром разбомбили с самолетов, на которых были красные звезды. До последних дней бабушка хранила это в тайне.

Семья Кокконенов, 1940-ой год.

Фото:
Natalia Blizniouk.

Позже оставшихся жителей перевезли по Дороге жизни через Ладожское озеро, посадили в товарные вагоны и повезли куда-то далеко и долго. Не было еды, не стало у бабушки молока кормить маленького... Его похоронили где-то на полустанке в поле, теперь никто не знает где.

Поездов таких было много, жители проезжаемых деревень знали, куда везут товарняки. Поезда останавливались в тайге, зимой, всех высаживали и оставляли погибать от холода и голода.

Поезд остановился на станции: город Омск. Люди выходили набрать воды, найти какую-то еду. К бабушке подошла женщина (спасибо ей огромное) и сказала: “Если хочешь спасти детей, сделай так: оставь двоих на станции, а когда поезд поезд тронется, начни кричать, что у тебя потерялись дети, они отстали от поезда и тебе надо за ними вернуться. И вы сможете потом сесть на следующий поезд все вместе”. Бабушка так и сделала: оставила на вокзале старших Виктора и Айно (мою маму), смогла сойти с поезда на следующей остановке, вернуться обратно в Омск с оставшимися детьми и найти Виктора и Айно.

Другой добрый человек (спасибо ему огромное) посоветовал бабушке спрятать документы, в которых указана фамилия и национальность, и поехать в дальний колхоз, сказать, что документы утеряны или что их украли по дороге - так будет возможность остаться в живых. Бабушка так и сделала: она закопала где-то в лесу все документы, добралась с детьми до учхоза (учебное животноводческое хозяйство) в Омской области и работала там телятницей, выращивала маленьких телят. И дети остались живы. Спасибо бабушке, что осталась жива!

В 1960-е годы во главе страны был Н. Хрущев, и было разрешено репрессированным народам вернуться в родные края. Из Сибири с бабушкой вернулись сын Арво, дочери Эди, Эмма и Айно с детьми (это была я, Наталья, и брат Андрей). У старшего бабушкиного сына Виктора было уже четверо детей, всех пришлось записать под фамилией измененной - Кокóня. И только в восьмидесятые они смогли вернуть себе настоящую фамилию Кокконен.

Эмма вернулась без детей, они остались жить со свекровью в Омске, после чего она сильно заболела и умерла, а дети умерли в возрасте тридцати лет.

К моменту возможного переезда в Финляндию все бабушкины дети ушли из жизни, а из тринадцати внуков четверо остались в Сибири, четверо умерли в возрасти 30-40 лет, и только четверо смогли переехать. Теперь нас только трое, мой брат, к сожалению, успел прожить в Суоми лишь один год и неделю: остановилось больное сердце.

Тринадцатый внук, Олег, самый младший сын Эммы, возможно, живет в Финляндии или Эстонии (его отец был эстонец), сведений нет, и хотелось бы разыскать его.

Я со своей семьей переехала в Финляндию в 2000 году. Случайно узнали от женщины, которая жила уже в Суоми, что есть закон, по которому люди в финскими корнями могут переехать на историческую родину.

Семья Близнюк, 2014 год.

Фото:
Natalia Blizniouk.

К этому времени, после нескольких кризисов в российской экономике и политике, появились опасения за жизнь и будущее детей. Спасибо мужу Александру, что настоял на оформлении документов на переезд в Финляндию. Мы переехали - и началась... “совсем другая жизнь”. У меня было ощущение, что я здесь жила всегда, что я вернулась в “детство”. Люди, приветливые, разговаривали на том же языке, что и моя бабушка, и внешне очень на нее похожи. Цветы растут те же, что в нашем саду, когда я была маленькая. А финский язык “сам собой” оказался у меня в голове, мне почти не пришлось его заучивать.

При общении с финнами они очень тепло и близко к сердцу принимают рассказы о нашем прошлом. В России я всегда ощущала себя “не русской”, потому что нельзя было говорить, какой национальности твои родные, есть ли родственники за границей, приходилось хранить в тайне историю семьи.

В Суоми я чувствую себя “дома”, ощущаю себя финкой, которая родилась в Сибири и какое-то время прожила за пределами Финляндии.

По поводу будущего ингерманландского народа: в России даже нет такого вопроса и народности, а в Финляндии, я думаю, что это история - общая всего финского населения без каких-либо различий.

Наталья Близнюк (1958 года рождения)
(потомок Кокконеных)

P.S. Часто размышляю об истории своей родни и иногда думаю, что она достойна быть напечатанной и даже может быть снятой в фильме, она вполне созвучна роману С. Оксанен “Очищение”, только наша история про финнов, оказавшихся “по ту сторону” фронта.

Киуру

Зовут меня Виктор Киуру, мне 77 лет. Родился я в Южном Казахстане, в хлопководческом совхозе Пахта-Арал, куда в 1935 году сталинский режим сослал моих родителей с детьми. Вскоре от перемены климата умерли их дети, мои братишки. Позже, в 1940 году отцу удалось переехать в Восточный Казахстан с более благоприятным климатом, где я и поправил свое никудышное к тому моменту здоровье.

Виктор Киуру с мамой

В 1942 году отец Иван Данилович уходит в трудовую армию, а в 1945-м я иду в школу и постепенно забываю слова на финском и говорю только на русском. В 1956 году, после смерти Сталина, отец разыскал брата, и мы переехали в Петрозаводск. В Токсово, где до эвакуации жили родители, въезд был запрещен. После этого была учеба, три года в армии, работа на разных должностях, женитьба - в общем, обычная жизнь советского человека с общественной работой в Федерации шахмат и лыжных гонок Карелии.

Сельхозтехникум, первый курс, 1951 год

В 1973 году по турпутевке из Финляндии приехал двоюродный брат отца - Данил Киуру из Тампере. Так я впервые познакомился с настоящим финном из капстраны. По воле случая, в 1991 году спорткомитет Карелии по приглашению фермера из Рантасалми Сеппо отправил меня с двумя молодыми лыжниками (чемпионами Карелии) на соревнования в Финляндию. С Сеппо мы подружились и стали встречаться на финской земле и в Петрозаводске. Вместе стали изучать финский и русский языки, даже переписывались.

Позже редакция “Северного курьера”, где я работал спортивным обозревателем, много раз отправляла меня спецкором на чемпионаты по лыжным видам спорта в Лахти и Контиолахти, этапы кубков мира в Куопио и Лахти. Там я познакомился с выдающимися спортсменами России, Финляндии и родного мне Казахстана, у которых брал интервью.

Виктор Киуру, 1954 год.

Параллельно знакомился с жизнью, работой и досугом финских друзей, к тому времени проживающих в разных губерниях Финляндии. Летом приезжал к ним в отпуск, работал в лесу и на полях, собирал ягоды. Купил здесь машину, а первый Опель мне подарил сосед Сеппо - Юсси. Просто ошарашил меня - подал документы и сказал: “Теперь она твоя! Бесплатно!” Вы представляете, какой шок был у меня.

Во время путча я был в Рантасалми и сильно волновался, следя за происходящим в России. Но все закончилось благополучно, и я спокойно вернулся в Петрозаводск. К этому времени многие ингермаландцы стали перебираться в Финляндию, уехала сестра отца, мой двоюродный брат, многие знакомые, но я не спешил, все надеясь, что свежий ветер принесет положительные перемены и в жизнь рядовых граждан России.

Подошла пенсия, а вскоре и известный указ Тарьи Халонен о последней возможности ингермаландцев вернуться в Финляндию, в моем случае - переехать. К этому времени в Финляндии проживала моя дочь по трудовой визе. Отработав пять лет, она получила право на ПМЖ, а затем получила и гражданство Финляндии. Живет она в Турку, а в Сейняйоки уже в своем доме с семьей живет старшая внучка Евгения.

Туда-то в 2012 году и перебрались мы с женой Ниной помогать молодым. У них пятилетняя Света и трехлетний Сава. С мужем Сергеем Женя работает в Курикка на небольшом электротехническом предприятии. Мы по российской привычке, на их участке разработали огород, поставили теплицу, и теперь летом нам есть чем заняться: картошка и овощи, ягоды и зелень теперь на столе, да и мы при деле. Осенью набрали, насолили и наморозили грибов.

Виктор Киуру с правнуками.

А квартиру - трехкомнатную - я получил на третий день! Невероятно, в Петрозаводске жил в однокомнатной, а тут сразу свой кабинет, где постоянно стоит мольберт и шахматы - это мои увлечения. Пишу окрестные пейзажи и радуюсь жизни, так изменившейся в лучшую сторону после переезда. Одним словом, я счастлив и отлично понимаю, что так хорошо я раньше никогда не жил.

В полной мере ощущаю помощь социальной службы от ее предствителя Лены Каллио, медицинского центра и лечащего врача Ольги Коробовой, отлично владеющей русским, что нам облегчает общение. Хожу на лыжах, рядом прекрасная освещенная трасса, спортом занимался всю жизнь, трижды бежал мурманский марафон и рассказывал о празднике Севера своим читателям в Карелии. И, конечно, не прекращаю следить за всеми спортивными событиями в Финляндии и мире. С нетерпением жду чемпионата биатлонистов в Контиолахти, где побывал в теперь уже далеком 1999 году. Там успешно выступили петрозаводчане Владимир Драчев и Вадим Сашурин, первый за сборную России, второй - за Белоруссию. Ну а теперь буду следить за гонками по телеку и болеть за две страны - Россию и Финляндию.

Виктор Киуру (1937 года рождения)

Столь

Меня зовут Андрей Столь, мне 32 года. Я родился в городе Осинники, что близ Новокузнецка, в Кемеровской области Западной Сибири. Наш край известен своей красотой, богатым месторождением каменного угля и железной руды, а также крупными заводами.

Столи в 1970 год.

Я переехал в Финляндию полтора года назад со своей женой и ребенком. Моя история переезда начинается с 2011 года. В Скайпе меня нашел мой однофамилец Михаил, за что ему огромное спасибо. В то время парень из Подмосковья учился в Миккели на первом курсе. Мы познакомились с ним и начали искать общие корни. Как оказалось позже, его корни были немецкими, однако, когда началась война, его бабушка сказала, что она из Прибалтики. Сейчас, благополучно переехав со своей семьей, он живет в Риге.

В ходе общения он рассказал, что в Финляндии есть такая программа репатриации, по которой ингерманландским финнам возможен переезд в Финляндию. Я начал собирать информацию и документы, чтобы встать в очередь на репатриацию. Отец немного смог рассказать мне о моем дедушке Оскаре, так как дедушка умер, когда отец служил в армии.

Мой дедушка Столь Оскар Иванович родился 16.02.1921 года на станции Лахта Ленинградской области. Во время войны его сослали в Сибирь работать на шахте. Там он встретил мою бабушку, немку по национальности, Софию Александровну, и там же родился мой дядя Валерий и мой отец Виктор. Говорят, что Оскар был хорошим охотником, рыболовом и грибником. По-фински он говорил только один раз, когда к нему в гости приехала сестра. В семье говорили только по-русски.

Оскар Столь.

Итак, я быстро собрал документы и полетел в Москву вставать на очередь за неделю до ее закрытия (1 июля 2011 года). Благополучно я оказался в очереди под номером двадцать две тысячи какой-то там. Достаточно было моего свидетельства о рождении. Мне сказали, что необходимо сдать экзамен по финскому языку, а затем при положительном результате можно будет подавать документы на переезд в Финляндию, при этом, если будет арендована квартира. Я сказал, что я не знаю, с чего начать обучение, так как у нас в Сибири никаких курсов по финскому языку не проводится. В посольстве мне дали несколько книг, и сказали, что их надо вернуть и сдать экзамен в течение года. Время пошло.

С сентября 2011 года я начал вплотную изучать финский язык. Совмещая две работы, находил время и силы хотя бы на час заглянуть в купленные через интернет учебники, слушал финское радио. В мае 2012 я сдал экзамен и около месяца ждал результат. Наконец-то мне позвонили и сказали, что можете готовить документы на переезд. Сложно было найти квартиру дистанционно. К счастью, нам помогла одна замечательная женщина Анастасия Каменская, за что ей огромное спасибо!

Итак, мы переехали летом 2013 года в город Лахти. В последнее время с работой в Новокузнецке, где я проживал с семьей, было неважно. Тем более не хотелось оставаться в пятом по загрязненности городе России, к тому же супруга была беременна вторым ребенком. Из родственников переехали только мы. У родителей в свое время в 90х-годах была возможность переехать в Германию по бабушкиным корням, однако дедушка, отец матери, ветеран Великой Отечественной войны, который дошел до самого Берлина, строго-настрого велел остаться на родине.

Мы с женой о переезде ни капельки не жалеем. Сейчас мы снимаем трехкомнатную квартиру. Старший Тимофей ходит в детский сад. Жена Ксения сидит пока дома с годовалым, родившимся уже в Лахти, Оскаром. Я отучился на курсах финского языка и поступил в амматтикоулу на профессию, о которой только мечтал. Никаких стрессов, никакой спешки, добродушные и честные люди, чистый воздух, вкусная вода из-под крана, у детей будет настоящее детство и одно из лучших в мире образование! Я благодарен Финляндии за все это!

Хотелось бы конечно найти родственников в Финляндии. Возможно, кто-нибудь прочитает эту статью, вспомнит моего дедушку и захочет ответить мне.

Спасибо за внимание!

Андрей Столь (1982 года рождения)

Суйканен

История семьи Суйканен

Моя мама, по отцу - Суйканен Нина Андреевна, родилась в деревне Чернышово недалеко от Колпино (Ленинградская область) в ингерманландской семье. Мой дед, Суйканен Андрей Андреевич, работал лесником в лесхозе, у него было пять дочерей и один сын, небольшое хозяйство - лошадь, коровы, куры и утки. В свободное время он участвовал в работе добровольной пожарной охраны и играл в любительском духовом оркестре.

Суйканен Нина Андреевна в Хельсинки, 1944 год

В 1937 году дед был раскулачен и позднее осужден по 58 статье как враг народа. В 1939 году он умер от воспаления легких в лагере на северном Урале в городе Соликамск. Моя мама прошла в войну концентрационный лагерь Клоога, а позднее финны забрали ее с сестрами в Финляндию. Сестры работали на военном заводе в городе Лохъя, мама ухаживала за детьми в богатой семье.

В 1944 году маму с сестрами выслали назад в СССР, в Ярославскую область. А через два года они перебрались в Эстонскую ССР в город Йыхви, и мама стала работать на цементном заводе. Все сестры как-то устроились в жизни, работали и жили в Эстонии. В конце 60-х годов мама переехала жить в Ленинград к моему отцу.

О существовании программы по переселению ингерманландских финнов мы узнали в лютеранской церкви в городе Пушкин, куда мама ходила на службу. Первый раз я попал в Финляндию в девяносто втором, мы погостили у маминых двоюродных сестер в Хельсинки, но о том, чтобы остаться насовсем, речи не было. Языка я не знал (отец не одобрял изучение финского), и у меня была неплохая работа в Ленинграде. Насовсем я с женой и дочкой переехал в Суоми только в конце 1993 года. За это время я немного подучил язык, да и нерешенный вопрос с собственным жильем тоже подталкивал к переезду.

Крещение второй дочки Марка в Коуволе, 1994 год.

Маленький город Коувола совсем не был готов к нашему приезду, хотя это - единственное место из шести, куда я писал на биржу труда и посылал резюме и откуда получил ответ: меня приглашали лично поучаствовать в поиске работы на месте. Когда я с семьей приехал, конечно, никакой работы для меня не нашлось. Никаких программ адаптации не было и в помине. Спасибо, случайные знакомые, такие же ингерманландцы, помогли снять жилье, открыть счет в банке и исполнить другие формальности.

Положение с работой было тяжелое, и уже весной девяносто четвертого года я уехал на работу назад в Россию, а семья осталась жить в Коувола. Постепенно все наладилось: жена училась на курсах языка, семья росла - у меня родилось еще две дочери. Жена нашла работу, старшие дети выросли и получили профессию, теперь живут отдельно, недалеко от нас работают.

Дача Соловьёвых в деревне Сиикакоски

В 1996 в Финляндию приехала жить моя мама и моя сестра с семьей, у всех все сложилось неплохо. Сам я насовсем перебрался в Суоми в 2008 году. Работа в России закончилась, а найти постоянную работу здесь я так пока и не смог, но я все еще надеюсь. Хотя мой финский язык, возраст и отсутствие рабочих мест делают эту надежду призрачной. А так все неплохо: свой дом, природа, лес. Со временем все получили финское гражданство, попривыкли, и уже свою жизнь связываем только с Суоми, спасибо президенту Койвисто и финскому государству.

Марк Соловьев (1966 года рождения)

Региня

История семьи Региня

Меня зовут Людмила Гоук, в девичестве Войнова. Я родилась, выросла и много лет прожила в маленьком карельском городе Медвежьегорске. Из Медвежьегорского района - мои предки по отцовской линии. Моя мать - дочь шведа и финки, которые проживали до репрессиий в Мурманской области. Первая семья бабушки жила в поселке Вайда-губа, вторая - в поселке Озерки.

Мария Региня, 1918 год.

Но в 1937 году бабушку арестовали и через полгода растреляли. Дед, видимо, испугался (мы о нем ничего не знаем), а мама (ей было 4 года) попала в детский дом в Архангельскую область. Фамилию своей матери - Региня - она узнала только в 15 лет, когда надо было поступать учиться. У нее была замечательная жизнь в дальнейшем: она стала учителем русского языка, проработала в школе 42 года, она заслуженный учитель Карелии.

Мы с сестрой с самого рождения знали о том, что мама - финка. К ней иногда приезжал брат Олави. Он плохо говорил по-русски, но пел песни на шведском и норвежском языке. Часто в разговорах они вдруг замолкали и сидели молча довольно долго. Приехав в Финляндию, я узнала, что это есть традиционные финские паузы. Конечно, мы ощущали какую-то свою особенность. Скажем, мы отличались от сверстников, как будто мы что-то знали, чего не знают они.

В 80-х годах я написала в Мурманское ФСБ. Нам прислали письмо, где была указана дата ареста, дата расстрела, дата реабилитации и что место гибели не установлено. Как сейчас помню: я захожу, а мама сидит с большим конвертом и плачет.

Про программу реэмиграции я узнала в начале 90-х. Тогда я вышла замуж, и, как оказалось, мой муж тоже был из семьи репрессированных финнов. Его мать Пелконен (Руссунен) Алина родилась в 1947 году в Якутии, куда сослали всю ее семью в 1942 году. В 1953 году ее отцу повезло получить документы, и они выехали в Карелию, в поселок Салми Питкярантского района Карелии. Они приехали в Ленинград, но там им селиться было нельзя, и они купили билет до той станции, до которой хватило денег.

Судьба Алины и ее сестер сложилась не так удачно. Всю жизнь они жили в страхе. К примеру, о том, что моя свекровь финка, я узнала много лет спустя. А о том, что она хорошо говорит по-фински, только когда она приехала к нам в гости в Хельсинки. По ее рассказам, она как будто стыдилась этого, в отличии от моей мамы, которая всегда этим гордилась. Свекровь помнила, как ее старшие сестры ходили отмечаться в милицию, как ее мать, не говорящая по-русски, практически не выходила из дома. У моей мамы тоже есть страшные воспоминания: как они шли в школу, а местные дети бросали в них камни и кричали: Белофинны!

Когда мы узнали о том, что можно приехать, решение пришло сразу. Мы, конечно, не знали, с какими трудностями столкнемся (были слегка наивными), но были уверены, что в Финляндии нам будет лучше. Как мы ни уговаривали своих родных, они с нами не поехали. Может, и жалеют сейчас, но таково было их решение.

Семья Гоук в Хельсинки.

По приезду все пошло очень удачно: получили прекрасную квартиру, муж быстро начал учить язык, я родила сына. В дальнейшем открыла свое маленькое дело и вот уже 9 лет тружусь. Муж тоже работает на любимой работе, у нас двое детей 11 и 16 лет.

Я очень долго скучала, но когда перестала, почувствовала себя дома. И как это не грешно звучит, но Родиной я считаю Финляндию. Мне здесь очень хорошо и морально, и физически. Теперь о трудностях. Первое - это детсад и школа. Мы учились совсем в другой школе, и когда дочь пошла в школу, первые два года мы вообще ничего не могли понять, как это все работает и как это все устроено. Сейчас легче, дочь уже закончила школу, теперь осваиваем лукио.

Вторая трудность (только для меня) - это финский язык. На курсы я ходила мало, на работе в основном молчу, с работниками - по-русски. Вечером прихожу домой, уставшая, дети и домашние дела - в итоге говорю плохо. Курсов вечерних для работающих очень мало. Все краткосрочные, пыталась попасть пару раз, все неудачно. Но это, конечно, только моя вина. Живем в Хельсинки 13 лет, ни разу я не ощутила дискриминации по отношению к себе или своим близким. На работе все относятся очень уважительно и даже, скажем, предельно внимательно. Мы счастливы здесь и думаем, что все у нас и дальше будет хорошо.

Людмила Гоук (1961 года рождения)

Саволайнен

Долгое время я не придавал значения своему этническому происхождению. Хотя отличия в менталитете от этнических русских я замечал, но раньше не связывал это с национальностью, думал, что это скорее семейное.

Андрей с дочкой Orvokki в Jokipii.

Начиная примерно с середины первого десятилетия 21 века, многие мои знакомые, один за другим стали периодически ездить за границу, в том числе в Финляндию. Они говорили мне, что у меня действительно финский характер. Кроме того, я некоторое время встречался с девушкой, долгое время до этого жившей в Норвегии. И по её словам, у меня был типичный скандинавский менталитет (под скандинавами она подразумевала и норвежцев, и финнов; с её точки зрения, между ними нет существенных национальных различий).

Мне нравилось то, что знакомые рассказывали о Финляндии и финнах. Хотя многие отзывались негативно, те особенности, которые им не нравились, я, напротив, считал положительными качествами. Я стал интересоваться, читать материалы о Финляндии. Также стал в большей степени, чем раньше, интересоваться историей ингерманландских финнов. К сожалению, к тому времени никого из поколения бабушек-дедушек уже не было в живых. Я искал информацию в интернете, позже также иногда участвовал в мероприятиях, организуемых обществом Inkerin liitto.

Я знаю, что предки ингерманландцев переселились в Ингерманландию в 17 веке, переехав туда из Карелии и Саво. Судя по девичьей фамилии моей бабушки - Саволайнен, мои далёкие предки были родом из Саво. Во время Второй мировой войны ингерманландцы, включая всех моих живших в то время родственников по отцовской линии (моя мама этнически полуэстонка, полурусская), были сосланы в ссылку в Сибирь. У них конфисковали дома и всё имущество, а их самих отправили в Омскую область.

И Эстонии. Переписью 2010 года в Российской Федерации учтено 441 ингерманландец, в основном в Карелии и Петербурге. Ингерманландцы - старожилы Ингрии (рус. Ижора, нем. Ингерманландия; южное побережье Финского залива и Карельский перешеек). В принципе их следует отличать от собственно финнов - позднейших выходцев из различных районов Финляндии. Но сами ингерманландцы почти полностью утратили этническое самосознание и считают себя финнами или ассимилированы соседними народами. Ряд мало различающихся говоров ингерманландцев относится к восточным диалектам финского языка; был распространен также литературный финский язык. В прошлом ингерманландцы подразделяли себя на две этнические группы: эвримейсет (avramoiset) и савакот (savakot). Финны называют ингерманландцев инкериляйсет (inkerilaiset) - жители Инкери (финское название Ингерманландии).

Верующие ингерманландцы - лютеране, в прошлом среди эвримейсет была небольшая группа православных. У савакот было распространено сектантство, в том числе «прыгуны», а также различные течения в лютеранстве (лестадианство). Финны появились на территории Ингрии в основном после 1617 года, когда эти земли по условиям Столбовского мира отошли Швеции. Некоторое число фининских поселенцев существовало здесь и ранее, с 14 века, после заключения Шлиссельбургского (Ореховецкого) мирного договора. Основной приток финских колонистов приходится на середину 17 века, когда шведы стали принуждать местных жителей к принятию лютеранства и закрывали православные церкви. Это вызвало массовый исход православного (ижорского, водского, русского и карельского) населения в Россию. Опустевшие земли занимали финны-переселенцы.

Переселенцы из ближайших районов Финляндии, в частности, из прихода Эуряпяя, занимавшего северо-западную часть Карельского перешейка, а также из соседних с ним приходов Яэски, Лапес, Рантасальми и Кякисальми (Кексгольм), именовались эвримейсет (люди из Эуряпяя). Часть эвримейсет заняла ближайшие земли Карельского перешейка, другая расселилась на южном побережье Финского залива между Стрельной и низовьями реки Коваши. Значительная группа эвримейсет жила на левом берегу реки Тосны и около Дудергофа.

Группа переселенцев из Восточной Финляндии (исторической области Саво) известна под названием савакот. Численно она преобладала над эвримейсет. В середине 18 века из 72-х тысяч ингерманландцев почти 44 тысячи были савакот. Численность переселенцев из других частей Финляндии до 19 века была незначительна. В течение 17-18 веков шло формирование этнической группы ингерманландцев. Этот процесс ускорился после вхождения Ингерманландии в состав России и разрыва связей с Финляндией. После вхождения Финляндии в состав России приток финнов на территорию Ингрии возобновился, но уже не был таким значительным как ранее и финны не смешивались с ингерманландцами. К тому же основной поток переселенцев из Финляндии направлялся не в Ингерманландию, а в другие районы Российской империи.

Несмотря на большую близость по языку, религии, обычаям, савакот и эвримейсет долгое время развивались изолированно друг от друга. Эвримейсет считали остальных финнов поздними пришельцами, воздерживались от браков с ними. Женщины-эвримейсет, после замужества уходившие в савакотскую деревню, старались носить свою традиционную одежду, сохранять в сознании детей понятие об их происхождении по материнской линии. Ингерманландцы в целом держались изолированно от соседнего населения - води, ижоры, русских.

Основным занятием ингерманландцев было сельское хозяйство, которое из-за малоземелья и скудности почв было малодоходным. Ограниченная площадь пастбищных угодий сдерживала развитие животноводства. Длительно сохранялось принудительное трехполье, что тормозило развитие более интенсивных форм севооборота. Из зерновых сеяли в основном рожь, яровой ячмень, овес, из технических культур - лен и коноплю, которая шла на домашние нужды (изготовление сетей, мешков, веревок). В 19 веке важное место занял картофель; в некоторых деревнях его выращивали на продажу. Из овощных культур на рынок шла капуста, частью в квашеном виде.

В среднем на крестьянский двор приходилось 2-3 коровы, 5-6 овец, обычно держали свинью, несколько кур. Ингерманландцы продавали на петербургских рынках телятину и свинину, разводили на продажу гусей. Среди петербургских розничных торговцев были типичны «охтенки», торговавшие молоком, маслом, сметаной и творогом (первоначально это название относилось к жительницам ингерманландских приохтенских деревень).

На побережье Финского залива у ингерманландцев было развито рыболовство (преимущественно зимний лов салаки); рыбаки выезжали на лед с санями и досчатыми будками, в которых жили. Ингерманландцы занимались различными подсобными работами и отхожими промыслами - нанимались на рубку леса, драли кору для дубления кож, ходили в извоз, зимой извозчики («вейки») подрабатывали в Петербурге, особенно в период масленичных катаний. В хозяйстве и традиционной культуре ингерманландцев архаичные черты сочетались с новшествами, входившими в повседневную жизнь благодаря близости столицы Российской империи.

Ингерманландцы жили деревнями, их планировка не имела специфических черт. Жилище состояло из одного жилого помещения и холодных сеней. Долго сохранялись курные печи. Печи были духовые (по типу русской печи), но ставились на каменном опечье, как в Восточной Финляндии. Над шестком укреплялся подвесной котел. С усовершенствованием печи и появлением дымохода стали характерными пирамидальные колпаки над шестком, в который встраивалась плита с подтопком. В избе делали неподвижные лавки вдоль стен, на них сидели и спали. Детская колыбель была подвесной. В дальнейшем жилище развивалось в трехкамерную постройку. При постановке жилища торцом к улице передняя изба была зимней, а задняя служила летним жилищем. У ингерманландцев долго сохранялась большая семья, для женатых сыновей пристраивали отдельные помещения, что не означало их выделения из семьи.

Мужчины носили такую же одежду, как окрестное русское и карельское население: суконные штаны, полотняную рубаху, серый суконный кафтан в талию с клиньями, расширяющими его от пояса. Праздничные высокие сапоги надевали и летом по большим праздникам - они служили символом благосостояния. Наряду с войлочными шляпами носили и городские кепки. Женская одежда у эвримейсет и савакот различалась. Одежда эвримейсет имела локальные различия. Наиболее красивой считалась одежда ингерманландок в Дудергофе (Туутари). Женские рубахи имели нагрудный разрез сбоку, на левой стороне, а на середине груди трапециевидный вышитый нагрудник - рекко. Разрез застегивался круглой фибулой. Рукава рубахи были длинными, с манжетой у кисти. Поверх надевалась одежда типа сарафана - синяя юбка, пришитая к лифу с проймами, сделанными из красного сукна. Голову девушки повязывали суконной лентой, украшенной белым бисером и оловянными нашивками. Женщины носили на голове хунту - небольшой кружок из белой ткани, укреплявшийся на волосах надо лбом у пробора. Волосы стригли, девушки обычно носили короткие прически с челкой. На Карельском перешейке среди православных эвримейсет замужние женщины носили уборы типа сороки с богато вышитым очельем и небольшим «хвостом» сзади. Здесь девушки заплетали волосы в одну косу, а после выхода замуж - в две косы, которые укладывались на темени венцом.

В Тюре (Петергоф - Ораниенбаум) замужние женщины-эвримейсет также носили длинные волосы, закручивая их тугим жгутом (сюкерет) под полотенчатые головные уборы. В Западной Ингрии (Копорье - Сойкинский полуостров) жгутов из волос не делали, волосы прятали под белый полотенчатый убор. Здесь носили простые белые рубахи (без нагрудника-рекко), юбки. Передник у эвримейсет был шерстяной полосатый, а в праздники - белый, украшенный красной вышивкой крестом и бахромой. Теплой одеждой служили белый или серый суконный кафтан и овчинные шубы, летом носили «костоли» - полотняный кафтан длиной до бедер. Долго сохранялось ношение шитых из полотна (зимой из красного сукна) ноговиц, закрывающих голени.

У женщин-савакот рубахи были с широкими рукавами, которые поддергивали до локтя. Рубаха имела разрез посреди груди, его застегивали на пуговицу. Поясной одеждой были пестрые юбки, часто клетчатые. В праздники поверх будничной юбки надевали шерстяную или ситцевую. С юбкой носили или безрукавный лиф или кофты, которые застегивались на талии и у ворота. Обязателен был белый передник. Широко использовались головные и наплечные платки. В некоторых деревнях Западной Ингрии савакот перешли на ношение сарафанов русского типа. В конце 19 века во многих местностях эвримейсет стали переходить на савакотский тип одежды.

Основу питания составляли кислый мягкий ржаной хлеб, каши из круп и муки. Характерно употребление в пищу как соленых грибов, так и грибных супов, использование льняного масла.

Обряд свадьбы у ингерманландцев сохранял архаичные черты. Сватовство имело многоступенчатый характер с повторными визитами сватов, посещением невестой дома жениха, обменом залогами. После сговора невеста обходила окрестные селения, собирая «помощь» для приданого: ей давали лен, шерсть, готовые полотенца, варежки. Этот обычай, восходивший к древним традициям коллективной взаимопомощи, сохранялся в конце 19 века лишь на окраинах Финляндии. Венчание обычно предшествовало свадебному обряду, и из церкви обвенчанная пара разъезжалась по своим домам. Свадьба состояла из торжеств в доме невесты - «уход» (laksiaiset) и собственно свадьбы «хяят» (haat), которая праздновалась в доме жениха.

В Ингрии собрано много финских сказок, легенд, преданий, поговорок, песен, как рунических, так и рифмованных, записаны плачи и причеты. Однако из этого наследия трудно выделить собственно ингерманландский фольклор. Для ингерманландцев характерны песни с рифмованным стихом, особенно хороводные и качельные, близкие по форме к русским частушкам. Известны танцевальные песни, в частности для рентюске - танца типа кадрили.

Лютеранская церковь способствовала раннему распространению грамотности. Постепенно в финноязычных приходах возникли светские начальные школы. В конце 19 века в Ингрии было 38 финских школ, в том числе три в Петербурге. Поддержанию знания финского языка содействовали также сельские библиотеки, возникшие с середины 19 века в приходских центрах. В 1870 году в Петербурге вышла первая газета на финском языке «Пиетарин саномат».

Преподавание финского языка в школах было прекращено в 1937 году. В 1938 году была запрещена деятельность лютеранских церковных общин. Еще в конце 1920-х годов при раскулачивании многие ингерманландцы были высланы в другие регионы страны. В 1935-1936 годах была проведена «чистка» пограничных районов Ленинградской области от «подозрительных элементов», в ходе которой значительная часть ингерманландцев была выселена в Вологодскую область и другие районы СССР. В ходе Великой Отечественной войны около двух третей советских финнов оказались на оккупированных территориях и по ходатайству финских властей были эвакуированы в Финляндию (около 60 тыс. чел.). После заключения мирного договора СССР с Финляндией эвакуированное население было возвращено в СССР, но не получило права поселения на прежних местах жительства. В результате за несколько десятилетий ингерманландцы были практически полностью ассимилированы более крупными этносами.