Страшные истории и мистические истории. Чем питается население

Историю поведала ныне покойная родственница моей подруги. Долго думала, рассказывать её или нет, надеюсь, читатели оценят её трезво, и она не бросит тень на безвинно погибших людей. Тема непростая. Случилось это в дни героической обороны Ленинграда. Клавдия Николаевна до последних лет своей жизни оставалась в здравом уме и твёрдой памяти. Многое рассказывала она о блокаде, и, хотя пережила её ребёнком, помнила хорошо, во всех деталях всё, что ей пришлось пережить. Эту историю она рассказала, когда мы навещали её с подругой, она часто рассказывала нам про блокаду, как жили, чего быть не могло из того, что в кино показываю. Например, есть фильм, где дети спрятались в квартире и пережили блокаду, вот такого быть не могло, она говорила, что люди жили вместе, хлеб по карточкам ходили получать толпой, мужчины окружали несущего карточки, защищали от нападений, а в одиночку никто не выживал, разве только в кино. Страшный случай, который хочу поведать, она рассказала нам, когда мы были уже взрослыми, но и взрослых, он поверг нас в ужас.
Итак, стояла суровая блокадная зима, взрослые работали на оборонку, и дома, кроме Клавы и соседки по коммунальной квартире, никого не было. Когда взрослые ушли, соседка внезапно ожила, то всё лежала больная, а тут аж забегала, искала соль, достала перец, но самое невыносимое, что у соседки был хлеб, у изголодавшей девочки от его вида ум за разум зашёл. А соседка всё причитает: “Сейчас, моя хорошая, сейчас кушать будем”, – и вазочку с конфетами принесла. Клава от вида конфет совсем растерялась, только хотела взять, а соседка выхватила и давай к себе в комнату зазывать, мол, она чайник поставила и у неё сахарок есть вприкуску. Клава и пошла за ней, как зачарованная, до порога её комнаты дошла, смотрит, а у соседки глаза красные, как будто провалились, и из чёрных провалов смотрят на неё два красных глаза. Голос изменился, мужским стал, и Клава на пороге от страха, как в пол вросла, а соседка всё причитает: “Заходи, покушай, видишь, какие у меня конфеты”, – только её уже как будто не соседка зовёт, а в руке у неё не с конфетами ваза, а какая-то грязная ёмкость, и в ней огромные опарыши копошатся. Из комнаты гнилью несёт, упёрлась Клава, разозлилась соседка. Девочка почувствовала, что долго ей не выдержать, итак с ног от голода валится, а соседка уже тянет её со всей силы. И тут двери в квартире начали хлопать, злодейка отскочила в комнату к себе, то воет, то кричит благим матом, то, наоборот, ласково уговаривает ребёнка войти, ни ручки, ни замка на двери нет, а та скребётся, а выйти не может. Клава опустилась на пол без сил, уши ладошками закрыла и отключилась. Сколько была в отключке – не помнит, но соседку больше не видела, вот только дверь с тех пор в её комнату была заколочена. Клава была единственным ребёнком, был в квартире раньше ещё один мальчик, ровесник Клавы, лет десяти, но тот сгинул без следа, в начале зимы.
Клавдия Николаевна говорила, что тему эту не обсуждали, но она, была уверена, что все обитатели квартиры знали, что соседка мальчика съела, как хотела съесть и её, если бы кто-то ей не помешал.

«Ей всего 12» подумал он, глядя на изможденное лицо дочери и выступающие скулы. Они сидели у дороги, среди мелких кустов дрока и вереска. Холодало.

Она сняла футболку, чтобы надеть теплую кофту, он увидел ее тощие ребра, руки, пальцы и ужаснулся. Она переоделась и посмотрела на него:

Пап, может не нужно туда идти? Я не голодна. Лучше поохотимся, как в тот раз в Диком лесу.

Он щелчком выбросил тонкую палочку, которую держал между пальцами, как сигарету. Как когда-то, когда всё было по-другому и люди были другими, и он спокойно мог курить.

Затем молча взял ее за руку.

— Ты боишься?

Она помотала головой отрицательно, но в глазах ее он прочитал страх.

За спиной был последний дом в селе. Еду они не нашли и он корил себя за это. Дальше открывалось бескрайнее поле. Он еще раз посмотрел на дочь, закат отражался в её глазах оранжевым блеском.

Достал из рюкзака карту и развернул на сухом вереске, стелящемся вдоль дороги. Село было всего в пяти километрах. Решил, что осилит за час.

Пойдём, тут рядом еще одно село. За ним уже должен быть Южный Свет

Он взял её на руки и пошел по пыльной дороге. А в голове крутилась одна мысль, что он обещал жене спасти дочь, во что бы то ни стало. В сумерках они стояли на берегу реки, дул легкий бриз и было так приятно и прохладно. Он тогда не сказал ей, но внутри решил, что сделает это даже ценой себя и всех своих дурацких идей, которых будет еще беспорядочно много. У нее всё впереди, а у него — одни сомнения и усталость.

Хотел дойти затемно. Шагал быстро. План был прост — он знал, где тайник у бабушки Тамары в Южном Свете. Нужно было только дойти, хотя это точно уже не сегодня. От истощения он проходил не более 10 километров в день. Южный Свет был где-то в тридцати километрах отсюда. Вскоре впереди показалось село.

Хруст сухого песка с маленькими веточками под ногами вызывал приятные ощущения. Но резкое урчание в животе напомнило о реальности.

Стояла сухая осень, год был урожайным, но голод охватил весь Юг.

Он поежился, теперь и ему становилось холодно, но кофта была только одна, у дочери.

— Даже в 32-м такого голода не было, — пробормотал он.

— Что пап?

— При Сталине голод достигает… — начал говорить он и осекся. Лучше не произносить эту фамилию, даже при дочери.

Наконец подошли к краю села.

Солнце окончательно село, но остатки света еще были разлиты по тонущему во тьме миру. Безлюдная дорога вызывала оторопь.

Стояло два дома, затем было несколько заброшенных участков и дальше более оживлённая улица.

Они медленно шли мимо домиков и смотрели по сторонам. Безлюдно. Сумерки спустились и, как всегда, когда приходит темнота, становится не по себе.

Наконец вдалеке он увидел мужчину. Тот стоял и смотрел на них.

Подошли ближе. Мужчина был одет в длинное грязное пальто, на ногах обшарпанная обувь, длинная рыжая борода скрывала лицо, но в глазах был странный блеск.

— Вы откуда, — спросил их мужчина?

— Мы из Холмогоровки. Хотим найти ночлег и еду.

— Тогда давайте к нам — неестественно приподнятым тоном сказал мужчина.

— А что у вас?

— Мяса и картошки, конечно, нет, — он засмеялся немного наятунто, — но пару тарелок каши для вас найдем. Сейчас даже с этим туго.

Отец огляделся по сторонам. Что-то смущало, но он не мог понять, что именно. Потом глянул на дочь. Она стояла в нерешительности, но ее худые ручки заставили его ухватиться за эту возможность. Он засунул руку в карман, покрепче сжал холодную рукоять складного перочинного ножа и кивнул.

— Хорошо. У нас есть деньги.

Мужчина рассмеялся

— У нас тоже, но зачем?

Они прошли во двор. Высокая ограда, затянутая виноградом — вдалеке веранда, за столом кто-то сидит. Все гроздья в винограднике аккуратно срезаны.

Отец посмотрел на попутчика.

— Я Антон, а это Аня

— Егор, приятно — снова приподнятым от радости тоном проговорил мужчина. Почему-то подумалось, что это не его настоящий голос.

Запела иволга. Давно он не слышал ее пения и это немного расслабило его.

Они подошли к веранде. Там сидели мужчина и женщина.

— Смотрите, кого я привел — Антона и Аню. Нужно их покормить

Женщина с ужасом посмотрела на них, а потом отвернулась. А может ужас только показался Антону, он не успел разобрать.

Второй мужчина скользнул безразличным взглядом и ничего не сказал, даже не поздоровался.

Такой же заросший, как и Егор.

— Таня, найди в подвале крупу и приготовь гостям немного каши.

Сели за стол. Разговор не клеился. Молча смотрел, как появляются звезды. Аня от усталости уткнулась в его плечо. Мужчины о чем-то негромко переговаривались.

— Как у вас настроение в селе?

— Да как везде

Наконец женщина, Татьяна вернулась с двумя тарелками каши. Она поставила их. Антон заметил, что руки у нее тряслись. Положила две алюминиевые ложки и отошла. Ложки негромко брякнули о деревянный стол.

Антон быстро набросился на еду, Аня последовала за ним.

Через минуту он увидел, что оба мужчины встали. Они сидели прямо перед ним, так что он мог быстро среагировать. Тоже встал.

Неестественный блеск появился в глазах у Егора. Вдруг Антон увидел, как за ними появляется еще несколько теней, фигур людей. Голос Егора стал резким и низким

— Дочь остается с нами. — это был его настоящий тон, глуховатый и сиплый.

Как же, щедрость. Как можно было поверить в такую щедрость — две тарелки каши.

— Попробуй — Антон взял Аню и поставил спиной к себе.

Второй бородач, не представившийся, резко начал обходить со стороны и набросился на Антона

Нож был в боковом кармане, Антон резким движением достал, на ходу раскрыл и полоснул по руке нападавшего. Тот вскрикнул.

— У него нож — взвизгнул бородач.

Фигуры, которые подходили сзади оказались двумя юношами, которые в ужасе отпрянули.

Напротив стоял только Егор. Он постепенно подходил, но Антон подскочил к нему и несколько раз левой ударил. Это не было похоже на уличную драку, все были тощими клячами. Откуда в нём столько силы, наверное из-за опасности для дочери, промелькнуло в уме быстрее молнии.

Егор упал и застонал. Антон схватил дочь за руку, другой рукой зацепил рюкзак и бегом выскочил за калитку.

Они бежали сколько было сил. Только когда в изнеможении упали рядом с каким-то кустом или деревом, он позволил себе не вставать.

Ночью пошел дождь. Он еле успел расстелить полиэтилен над головами и лежал, слушал шум капель, тихо шуршащих по пленке над ними. Дочь спала. А он лежал и думал, думал, думал, а что если. Но они остались живы. И эта мысль давала такую бодрость, что он не мог уснуть..

Утром выбрался из-под полиэтилена и осмотрелся.

За излучиной реки открывался вид на город. Было совсем недалеко, может день пути. Тоненькие струйки дыма из нескольких труб вдалеке в городе вселяли надежду и он улыбнулся. Аня еще спала.

Он чуть было не потерял её. Нащупал в кармане холодный нож и это вселило немного уверенности. Приподнялся на локте, на большее сил не было. Нужно было дойти до города, еще километров двадцать.

Проснулась Аня. Встала, прошлась вдоль их укрытия и вернулась.

Он сказал:

— Нам осталось немного

— Папа, но разве мы не возле Южного Света.

— А что там?

— Там еда, — Он помолчал. И решил добавить — Я знаю где её найти.

Поднялись, собрали полиэтилен, матрас в рюкзак.

— Чем раньше выйдем, тем скорее придем.

Он взял ее за руку и повел рядом с дорогой. Иногда проезжали машины, но он даже не махал им. Наоборот, крепко сжимал в кармане нож. Потом сел на обочине от усталости и понял, что больше не может идти. В боку кололо.

За час никто не остановился.

Он чертыхнулся. Солнце взошло. Пахло сеном и свежескошенной травой. Кто-то недавно скосил ее, наверное, где-то есть коровы, подумал он.

Тетрадь, найденная при обыске в квартире № **, в доме № *** по улице Д*****й.

«Сегодня умерла наша мама. Прямо на диване, где лежала. Она мучилась сильно, бедная моя мамочка. Я смогла помыть её и переодеть в сухое, потом пришли люди из службы социальных похорон, забрали маму хоронить. Я хотела, чтобы Сашуля тоже пошёл на кладбище, но не смогла заставить подняться его с кровати. Он очень толстый и всё время лежит и ест. Сашуля болеет, мама всегда говорила, что его надо жалеть, кормить и ухаживать за ним. У него отставание в развитии, он плохо понимает, что происходит вокруг».

«Сейчас только пришла с кладбища, много плакала - мы с Сашулей остались совсем одни. Надеюсь, что справлюсь сама, ведь попросить некого - соседей у нас нет рядом, дом старый, все уехали. Пошла готовить - Сашуля просит кушать, он всегда много кушает и спит, теперь только мне ухаживать за ним, я его жалею».

«Очень болят ноги. Из магазина шла очень долго - устала сильно, отдыхала на каждой лавочке. Пришла домой - Сашуля уже плачет: когда он не кушает долго, плачет, хотя я только недавно его кормила».

«Только прилегла отдохнуть - Сашуля ест очень много, устаю готовить. Посплю пока…»

Страницы вырваны.

«У меня нет больше сил ходить и кормить его, а он хочет есть постоянно, я боюсь его, он приходит ночью и дышит в дверь и постоянно скулит, что хочет есть. Ноги меня почти не слушаются и нет сил дойти до туалета, мне страшно, и помочь некому. Я очень хочу пить, но воды нет в комнате, а Сашуля хочет кушать и сторожит меня в коридоре. Он думает, что я прячу еду от него, но еды просто нет, последнюю пачку макарон он сгрыз сухими…».

«С каждым днём мне становится хуже. Вчера я попыталась доползти до туалета, а Сашуля поджидал меня в коридоре. Он лежал на полу на спине, его огромный живот часто поднимался и опускался. Сашуля очень большой и всё время хочет кушать - он схватил меня за ногу и стал пищать: «Оля, кушать, Оля, дай кушать». Я не могла ему объяснить, что еды нет, пыталась только вяло отпихнуться от него, но ноги меня не слушаются совсем. Кое-как я смогла добраться до туалета и на руках я трудом поднялась на унитаз. Света в квартире нет, его отключили за неуплату - у меня не было сил сходить заплатить за коммунальные услуги, и мы почти всё время в кромешной темноте - ведь сейчас зима, и темнеет очень рано».

«Сегодня кто-то долго звонил в дверь. Сашуля в соседней комнате что-то бормотал. Я подумала, что он спит, и доползла до кухни - там, под кухонным ящиком, лежала спрятанная от Сашули буханка хлеба. Я напилась воды и поползла в свою комнату, чтобы поесть хлеба. Как только закрыла дверь, услышала шум в коридоре и Сашулин шёпот, как поскуливание: «Оля, кушать, Оля, кушать…».

«Хорошо что я в прошлый раз набрала воды с собой в банку - хоть как-то спасаюсь. Хлеба почти не осталось, пытаюсь сосать корочки. Ноги совсем отнялись, Сашуля смог сломать замок на моей двери и приполз ко мне. Сейчас лежит на полу около моей кровати и смотрит на меня. Мне жалко его - я сунула последние корочки хлеба ему в рот - он случайно укусил меня за палец, аж до крови. Мне стало страшно - кровь попала ему на язык, он облизнулся и опять потянулся к моей руке, я еле успела отдёрнуть. Глаза его горели, он всё шептал: «Оля, кушать…» - потом уснул».

«Мне снятся кошмары, что у меня отрезали ноги. Я боюсь очень, ног не чувствую совсем. Но больше всего я боюсь Сашулю, он не отходит от меня ни на шаг, лежит возле постели, скулит, что хочет кушать. Я тоже хочу кушать, ног не чувствую совсем - я думаю, может, мне станет легче, и я смогу дойти до магазина хотя бы…».

Страницы вырваны.

«Ослабеваю с каждым днём всё сильнее. Сашуля отошёл от моей постели - я рада. Он укусил меня за палец, пока я спала, но потом уполз на кухню - чем-то гремит там. Я думаю, он нашёл варенье в холодильнике. Может, поест и уснёт, а я бы пока заперла дверь в комнату…».

«… и мне пришлось взять нож с кухни. Но сегодня стало страшнее - Сашуля не боится вида ножа, а только смотрит на меня и шепчет: «Кушать, Оля, кушать, Оля…». Он опять схватил меня за руку и укусил палец. Кровь потекла, он стал слизывать её с моих пальцев. Я схватила нож и несильно ткнула им в Сашулину руку. Он ойкнул и стал смотреть, как из ранки на его руке стекает кровь, потом посмотрел на меня и слизнул кровь со своей руки. Мне было очень страшно и противно смотреть на него - ему понравился вкус крови».

«Вчера нашла в сумке, с которой хожу в магазин, буханку хлеба - случайно забыла в последний раз на ручке двери. Сашуля, кажется, сгрыз почти все обои в своей комнате, докуда смог дотянуться. Как только я начинаю сползать с кровати - он уже сидит на пороге моей комнаты и смотрит на меня. Он ждёт, что я буду его кормить, но мне нечем. Я боюсь к нему приближаться - он всё время пытается меня укусить. Иногда хочу, чтобы он умер».

Страницы вырваны.

«Очень-очень страшно. Сашуля не может открыть дверь в мою комнату уже третий день и очень злиться. На днях он опять укусил меня за палец, я долго не могла вытащить руку из его рта. Пришлось стукнуть его по голове со всей силы. Иногда мне кажется, что он хочет меня съесть».

«Не могу спать - боюсь очень. Сашуля постоянно сидит под моей дверью. Мне кажется, он смог поймать и съесть мышь. У меня ещё осталось полбуханки хлеба - я его берегу. Хорошо, что в прошлый раз запаслась водой побольше, но голова кружится постоянно».

БЕЗ ДАТЫ

«… он кричит и визжит, как собачка, у меня под дверью. По ночам Сашуля немного спит, а потом начинает будто рычать, и всё время моё имя повторяет: «Оля, Оля, Оля…». Мне кажется, он поймал всех мышей, какие только были - я иногда слышу их писк. Мне страшно, плохо, но я смогла подвинуть к двери письменный стол, чтобы Сашуля не мог открыть дверь в мою комнату…».

«… он рычал очень долго и будто лаял, как пёс: «Кушать, кушать, Оля, кушать…». Потом опять скулил, потом, наверное заснул. Я хожу в туалет в цветочный горшок, в комнате нечем дышать, но смогла дотянуться на руках кое-как и открыть форточку… крикнуть бы в окно о помощи, но в нашем районе мало заселённых домов, да и всё равно, никто не услышит…».

Страницы вырваны.

«… он скоро сломает дверь, мне страшно…».

«Мне нужно как-то выбраться отсюда, но как - я не знаю… Сашуля сломал дверь и полз ко мне. Я очень испугалась - его лицо всё было в засохшей крови и каких-то волосах. Я подумала, что это от мышей, которых он ел… Глаза очень злые, волосы отросли, щетина чёрная. Он полз ко мне на четвереньках и рычал: «Оля, кушать, куш-ш-ш-шать…». Я не успела нож взять, он схватил мою руку и стал кусать, было очень больно, я кричала и плакала. Смогла нож взять другой рукой и полоснуть ему по плечу. Он зарычал, отскочил от меня и уполз в свою комнату… у меня нет сил закрыть дверь…».

Страницы вырваны.

«Больно… хочу спать…».

Страницы вырваны.

«… пальцы на ногах, хорошо, что я их не чувствую… Очень болит левая рука - он обглодал и там почти все пальцы, я не могу сопротивляться - сил нет. Он пьёт мою кровь и становится всё сильнее. Рычит, как зверь… Помогите мне…».

«… он рычит и чавкает - обгладывает мои ноги. Я так счастлива, что они онемели, и я их не чувствую совсем. Рука болит очень…».

Страницы вырваны.

«… мне не страшно… почти… только бы Сашуля не ворвался в ванную. Я лежу под ванной, здесь очень холодно, ну и пусть, зато Сашуля меня не достанет, я надеюсь…».

«Он почти сломал дверь… догадался, куда я спряталась… Оля, кушать, Оля, кушать… Это единственное, что он помнит - что хочет кушать…».

Записи прерываются.

Эту историю, лет 20 назад, незадолго до своей смерти, рассказывал мне мой сосед. В годах, дедушка, выглядевший весьма потрепанным жизнью, наверное, чувствовал свою скорую кончину, отчего и решил мне все это рассказать.

И вот однажды я, еще тогда будучи школьником, возвращался домой после вечерних занятий. На улице было уже темно и меня несколько удивило, что он преспокойно сидит возле подъезда, хотя обычно, в это время, все старички и старушки нашего дома уже давно заняли свои места у телевизоров.

– Здравствуйте, Иван Александрович! – Поздоровался я, уже поднимаясь к двери дома. Ответа никакого не последовало и я, сославшись на старчески слабый слух, повторился.
– Здравствуй, Саш, здравствуй. Извини, я просто слегка задумался…
– Да ничего, Иван Александрович! О чем задумались? – Настроение у меня было хорошее, и я решил поддержать беседу.
– Да… вспомнились былые года. Когда я был еще совсем ребенок… вот такой. – Старик вытянул дрожащую ладонь, показывая высоту относительно асфальта. – Саш, у тебя есть время? Я бы хотел тебе что-то рассказать

Признаюсь, я слегка удивился. Нет, истории о прошлом, в исполнении Ивана Александровича – это совсем не редкость и даже наоборот. Но раньше он никогда не спрашивал разрешения, чтобы начать говорить, так как считал, что человек его возраста имеет определенный статус и уважение, а стало быть, послушать его истории – честь для всех остальных. Но суть не в этом. Удивление быстро сменилось любопытством и, усевшись рядом, я сказал, что готов выслушать его.

«Знай, эту историю я никогда и никому не рассказывал. Все, что ты сейчас услышишь – неоспоримая правда. Я своими глазами видел это. И до настоящего момента никому не рассказывал.

Это были послереволюционные годы! На улице стояла зима, и, поскольку на нашу долю выпал неурожай, был страшный голод».

Иван Александрович нахмурил брови и укоризненно посмотрел на меня.

«Вряд ли ты знаешь, что такое голод. Я видел как идущие по улице люди – замертво падали лицом в снег, а остальные прохожие даже не замечали этого. Все вели себя, словно так и должно быть! Конечно… помочь то никто и не мог. Но наблюдать подобные картины из моего окна серой мрачной пятиэтажки, в которой мы жили с моим отцом, было жутко.

Мой отец был служащим ЧК, и поэтому еда в нашем доме была всегда.
Но, опять же, я немного отвлекся от главного…

Отец часто пропадал на работе, то отъезжал в срочные командировки, то сутками караулил преступников. Мне было около 10, и мое чрезмерное любопытство отцовским занятием, как и следовало полагать, никак не удовлетворялось.

Но однажды, после долгих уговоров и просьб, отец все-таки решил взять меня с собой «на дело». Что там было, я уже не помню… вроде анонимка на одного старика, который, якобы, занимался пропагандой контрреволюционной литературы, и следовало произвести обыск в его квартире. Дело казалось обыденным и угрозы не представляло. В общем, я уговорил отца взять меня с собой».

Иван Александрович, закончив фразу, вдруг замер, уставившись в одну точку. Я попытался увидеть, на что он смотрит, но вскоре понял, что взгляд его уставлен «в никуда».

«Да! Да! Он, конечно же, не хотел, но я все-таки смог уговорить его. – Так же внезапно продолжил старик. – И вот, ровно в 6 утра он разбудил меня и велел одеваться.

Я, тогда, думал, что, наверное, это один из самых счастливых дней в моей жизни! Такой огромный интерес я испытывал к этой ответственной и серьезной работе!

И вот, мы уселись в прибывший автомобиль. Отец поздоровался со своими сослуживцами и они, пока мы ехали на место, бурно обсуждали что-то по предстоящему делу. Я уже мало что помню, да и тогда мало что понимал… но из услышанного сделал вывод, что предстоит обыск.

Спустя пол часа мы были на месте. Отец велел мне держаться в стороне и ждать команды, что бы мне можно было войти. Квартира, в которой жил этот человек, была на первом этаже.

Я помню, как стоял в самом низу, а отец с сотрудниками поднялись на площадку и позвонили в дверь. Им долго не хотели открывать, кто-то, из его окружения, громко кричал. Вскоре дверь распахнулась. На пороге стоял, одетый в облезлый домашний халат, пожилой мужчина, очень худого телосложения. Ему предъявили какие-то документы, несколько сотрудников вошли в квартиру. Минут через 5 появился отец и сказал, что я могу тоже пройти посмотреть.

Этот мужчина…его лицо показалось мне очень странным. Его взгляд… он был таким отрешенным. Его словно совершенно не волновало, что происходит вокруг него. Он не произнес ни слова, с момента как все началось. И лишь увидев меня, в его глазах что-то изменилось! Он словно ожил! Но все были так увлечены обыском его квартиры, что никто и не заметил, что он откровенно пялится на меня. Признаться, от этого становилось дико жутко.

Его усадили на кухне за стол, приковав к батарее. Кто-то хлопнул меня по плечу, сказав: «Присмотри за ним, Вань! Только близко не подходи!».

Мы остались с ним один на один! Я стоял у входа, пытаясь не смотреть на него, но на себе ощущал бурлящий взгляд. Хотелось уйти… но я должен был слушаться отца… и, как мне казалось, его приятелей. Было велено оставаться здесь, и я оставался.

Паника в моей голове от чего-то не хотела стихать и я, по случайности бросив, увидел, как из его чуть приоткрытого рта, до самого пола, тянулась тоненькая струйка слюны. Глаза были уставлены на меня и, казалось, одного его взгляда было достаточно, что бы впасть в состояние сумасшедшей паники.

«Из соседней комнаты раздался скрип. Как я понял уже потом, это отец с ребятами открыли дверь в подвал. Если ты не знаешь, то живущие на первом этаже имеют в своем распоряжении подвал.

Так вот, раздался скрип двери этого самого подвала, а затем, после непродолжительной тишины, я услышал как отец взволнованным голосом спросил, где сейчас нахожусь я. А после начал во весь голос орать, что бы я немедленно покинул кухню. Сначала я не понимал, что он кричит и, как и следовало, оставался там, где было сказано. Повернув голову в сторону коридора, я стал прислушиваться… и только тогда совершенно четко услышал: «Ваня! Ваня! Уходи оттуда! Немедленно!».

Я снова посмотрел на живущего здесь старика… и обомлел. Невообразимая гримаса, изображающая полное отсутствие рассудка и дикую ненависть и злость. Тянущаяся к моему лицу искореженная рука. Так как он был прикован, дотянуться он не мог, но оставалось ему буквально несколько сантиметров. Но самое страшное… это его оскал. А именно его зубы. Каждый зуб был заострен. Словно он напильником стесывал их, что бы достигнуть такой формы. На своем лице я даже я ощутил зловонное дыхание, вызванное его стараниями добраться до меня. Что я почувствовал в этот момент… словами не описать. Ноги стали подкашиваться… и если бы я упал и он смог дотянуться… мне казалось что такому монстру хватило бы одной секунды, что бы перегрызть мне горло. Но уже в следующее мгновенье вбежал мой отец и одним выстрелом продырявил его голову. Перед тем как он рухнул, его лицо вновь приняло столь же безразличное выражение, какое было до встречи со мной.

Вокруг началось мельтешение и паника. Отец, обняв меня на несколько секунд, присоединился к товарищам, которые о чем-то активно спорили. Кто-то накрыл тело тряпкой, кто-то, держась за рот руками, выбежал в подъезд. Я все также не понимал, что происходит вокруг, одно было ясно, отец спас меня. В этой суматохе я снова остался предоставлен самому себе. Вид растекающейся из под тряпки крови был не из приятных, и я поспешил покинуть кухню. Сердце все еще стучало как сумасшедшее. Я вышел в коридор и неспешно шел вдоль него, пока мой взгляд не привлекла… открытая дверь подвала».

Иван Александрович замолчал, а его широко раскрытые глаза выглядели такими напуганными, словно он заново пережил весь тут ужас… из далекого детства.

«Медленно, сквозь суету, царящую вокруг, я сделал несколько шагов. Втянул шею… и заглянул туда. Вниз. В темноту.

Потребовалось несколько секунд, что бы глаза привыкли, и я понял, что передо мной.

Это были конечности и разные части тела. Ноги… руки… головы… внутренности и кости. И, судя по размерам, принадлежало все это… детям. Детские части были навалены кучей… но это ничего. Ничего, относительно маленькой девочки, лежавшей в углу. Все еще живой… но с отсутствующими ногами и руками. И криво зашитыми гноящимися и кровоточащими культями.

Если ты до сих пор не понял, то поясню. Тот, кто жил в этой квартире – был самый настоящий людоед. Спасаясь от голода, он воровал детей… что бы съесть их.

А мороженое мясо он не любил! От этого он и ел маленького ребенка, оставляя его живым… девочка, кстати, вскоре умерла.

– Но… но откуда вы знаете такие подробности? – Чуть отойдя от шока, вызванного рассказом, заикающийся спросил я.
– Хех… когда приехали еще люди… отец скомандовал, что сейчас отвезет меня домой… я успел «прикарманить» тетрадку, лежащую на столе в этой квартире. Мне хотелось оставить себе для….А в прочем не важно. Я незаметно схватил ее и засунул под одежду, унеся с собой. А после, когда наконец выдалось время посмотреть, что же это такое я взял… оказалось, что это дневник людоеда, в который он записывал все свои методы и приемы похищения детей. А так же способы готовки и хранения мяса. Эта тетрадь… она и сейчас лежит у меня. Хочешь, покажу?»

– Ну что же… пойдем, я покажу тебе! – сказал он, не дождавшись моего ответа и, кряхтя, стал подниматься.
«Саша! Домой!» – раздалось с моего окна. Это кричала моя мама, которая уже заждалась меня после школы.
– Иван Александрович, извините, мама зовет! Вы мне завтра покажите? Покажите, да? – Сгорал от любопытства я, жалея о том, что не получается увидеть это сейчас!

– Конечно, Саш, конечно… завтра заходи… – усевшись обратно, ответил он.

И я побежал домой.

На следующий день я не мог дождаться долгожданного дополнения к услышанной мною истории! И просто сгорал от любопытства! Быстрым шагом шел из школы домой. И вот, уже подходя к своему подъезду, сбавил скорость. У домофонной двери толпились люди. Так же стояла полицейская машина. В толпе я увидел людей с камерами и микрофонами.

– Саша! Саш! – раздался знакомый голос и я увидел свою маму. – Иди сюда!
– Что случилось? – Спросил я, подойдя.
– Сегодня утром умер Иван Александрович. – Ответила мама, но в ее голосе было что-то не так, она была чем-то крайне взволнована.

В этот момент прямо рядом с нами встала телеведущая, видимо, какой-то городской программы:
«… и прямо сейчас мы находимся рядом с домом, в котором, сегодня утром, в квартире умершего пенсионера, были обнаружены множества людских остатков и конечностей. Экспертиза уже установила, что все части тел принадлежат детям от 5 до 12 лет! «Городской людоед!» Именно так сейчас называют в сетях – погибшего, хотя факт поедания человеческой плоти еще не установлен! В квартире был так же обнаружен дневник, в который пенсионер подробно записывал все свои действия, подробнее об этом капитан полиции Кравченко Юрий».

Человек в форме подошел ближе и начал рассказывать: «Сегодня в 9.30 было обнаружено тело Курбатова Ивана Александровича. По предварительным оценкам – смерть наступила в результате сердечного приступа. Выехавшие на место члены медицинской экспертизы почувствовали запах, доносившийся из подвала, в котором и были обнаружены отрезанные конечности и части человеческих тел. Так же был обнаружен дневник, который вел подозреваемый. В нем он подробно расписывает, каким образом заманивает детей в свою квартиру, для дальнейших расправ. Рассказав жертве «интересную» историю про «людоеда», которого он якобы видел в детстве, предлагал пройти в квартиру, что бы показать документальные записи происходящего. Заинтересованный ребенок соглашался и попадал в квартиру… после чего происходила расправа».

Снова заговорила ведущая: «А мы напоминаем о мерах предосторожности и воспитательных работах, которые необходимо проводить со своими детьми, а именно…» – дальше слушать я не стал, а лишь снова поднял взгляд на маму. Она, все так же смотрела на меня.

– Саш… ведь это я тело обнаружила. Я спустилась соли попросить. Постучала, а дверь открыта. Захожу, смотрю, а он на полу. Зубной протез рядом лежит, а у самого рот открыт. Я присмотрелась… а у зубы у него… острые… словно он их напильником затачивал…

Тетрадь, найденная при обыске в квартире №...

Сегодня умерла наша мама. Прямо на диване, где лежала. Она мучилась сильно, бедная моя мамочка. Я смогла помыть её и переодеть в сухое, потом пришли люди из службы социальных похорон, забрали маму хоронить. Я хотела чтобы Сашуля тоже пошёл на кладбище, но не смогла заставить подняться его с кровати. Он очень толстый и всё время лежит и ест. Сашуля болеет, мама всегда говорила, что его надо жалеть, кормить и ухаживать за ним. У него отставание в развитии, он плохо понимает что происходит вокруг.

Сейчас только пришла с кладбища, много плакала - мы с Сашулей остались совсем одни. Надеюсь, что справлюсь сама, ведь попросить некого - соседей у нас нет рядом, дом старый, все уехали. Пошла готовить - Сашуля просит кушать, он всегда много кушает и спит, теперь только мне ухаживать за ним, я его жалею.

Очень болят ноги. Из магазина шла очень долго - устала сильно, отдыхала на каждой лавочке. Пришла домой - Сашуля уже плачет: когда он не кушает долго, плачет, хотя я только недавно его кормила.

Только прилегла отдохнуть - Сашуля ест очень много, устаю готовить. Посплю пока...

Страницы вырваны.

У меня нет больше сил ходить и кормить его, а он хочет есть постоянно, я боюсь его, он приходит ночью и дышит в дверь и постоянно скулит, что хочет есть. Ноги меня почти не слушаются и нет сил дойти до туалета, мне страшно и помочь некому. Я очень хочу пить, но воды нет в комнате, а Сашуля хочет кушать и сторожит меня в коридоре. Он думает, что я прячу еду от него, но еды просто нет, последнюю пачку макарон он сгрыз сухими...

С каждым днём мне становится хуже. Вчера я попыталась доползти до туалета, а Сашуля поджидал меня в коридоре. Он лежал на полу на спине, его огромный живот часто поднимался и опускался. Сашуля очень большой и всё время хочет кушать - он схватил меня за ногу и стал пищать: "Оля, кушать, Оля, дай кушать". Я не могла ему объяснить, что еды нет, пыталась только вяло отпихнуться от него, но ноги меня не слушаются совсем. Кое-как я смогла добраться до туалета и на руках я трудом поднялась на унитаз. Света в квартире нет, его отключили за неуплату - у меня не было сил сходить заплатить за коммунальные услуги и мы почти всё время в кромешной темноте - ведь сейчас зима и темнеет очень рано.

Сегодня кто-то долго звонил в дверь. Сашуля в соседней комнате что-то бормотал. Я подумала, что он спит и доползла до кухни - там, под кухонным ящиком, лежала спрятанная от Сашули буханка хлеба. Я напилась воды и поползла в свою комнату, чтобы поесть хлеба. Как только закрыла дверь, услышала шум в коридоре и Сашулин шёпот, как поскуливание: "Оля, кушать, Оля, кушать"...

Хорошо что я в прошлый раз набрала воды с собой в банку - хоть как-то спасаюсь. Хлеба почти не осталось, пытаюсь сосать корочки. Ноги совсем отнялись, Сашуля смог сломать замок на моей двери и приполз ко мне. Сейчас лежит на полу около моей кровати и смотрит на меня. Мне жалко его - я сунула последние корочки хлеба ему в рот - он случайно укусил меня за палец, аж до крови. Мне стало страшно - кровь попала ему на язык, он облизнулся и опять потянулся к моей руке, я еле успела отдёрнуть. Глаза его горели, он всё шептал: "Оля, кушать..." - потом уснул.

Мне снятся кошмары, что у меня отрезали ноги. Я боюсь очень, ног не чувствую совсем. Но больше всего я боюсь Сашулю, он не отходит от меня ни на шаг, лежит возле постели, скулит, что хочет кушать. Я тоже хочу кушать, ног не чувствую совсем - я думаю, может, мне станет легче и я смогу дойти до магазина хотя бы...

Страницы вырваны.

Ослабеваю с каждым днём всё сильнее. Сашуля отошёл от моей постели - я рада. Он укусил меня за палец, пока я спала, но потом уполз на кухню - чем-то гремит там. Я думаю, он нашёл варенье в холодильнике. Может, поест и уснёт, а я бы пока заперла дверь в комнату...

И мне пришлось взять нож с кухни. Но сегодня стало страшнее - Сашуля не боится вида ножа, а только смотрит на меня и шепчет: "Кушать, Оля, кушать, Оля"... Он опять схватил меня за руку и укусил палец. Кровь потекла, он стал слизывать её с моих пальцев. Я схватила нож и несильно ткнула им в Сашулину руку. Он ойкнул и стал смотреть, как из ранки на его руке стекает кровь, потом посмотрел на меня и слизнул кровь со своей руки. Мне было очень страшно и противно смотреть на него - ему понравился вкус крови.

Вчера нашла в сумке, с которой хожу в магазин, буханку хлеба - случайно забыла в последний раз на ручке двери. Сашуля, кажется, сгрыз почти все обои в своей комнате, докуда смог дотянуться. Как только я начинаю сползать с кровати - он уже сидит на пороге моей комнаты и смотрит на меня. Он ждёт, что я буду его кормить, но мне нечем. Я боюсь к нему приближаться - он всё время пытается меня укусить. Иногда хочу, чтобы он умер.

Страницы вырваны.

Очень-очень страшно. Сашуля не может открыть дверь в мою комнату уже третий день и очень злиться. На днях он опять укусил меня за палец, я долго не могла вытащить руку из его рта. Пришлось стукнуть его по голове со всей силы. Иногда мне кажется, что он хочет меня съесть.

Не могу спать - боюсь очень. Сашуля постоянно сидит под моей дверью. Мне кажется, он смог поймать и съесть мышь. У меня ещё осталось полбуханки хлеба - я его берегу. Хорошо, что в прошлый раз запаслась водой побольше, но голова кружится постоянно.

Он кричит и визжит, как собачка, у меня под дверью. По ночам Сашуля немного спит, а потом начинает будто рычать и всё время моё имя повторяет: "Оля, Оля, Оля"... Мне кажется, он поймал всех мышей, какие-только были - я иногда слышу их писк. Мне страшно, плохо, но я смогла подвинуть к двери письменный стол, чтобы Сашуля не мог открыть дверь в мою комнату...

Он рычал очень долго и будто лаял, как пёс: "Кушать, кушать, Оля, кушать"... Потом опять скулил, потом, наверное заснул. Я хожу в туалет в цветочный горшок, в комнате нечем дышать, но смогла дотянуться на руках кое-как и открыть форточку... крикнуть бы в окно о помощи, но в нашем районе мало заселённых домов, да и всё равно, никто не услышит...

Страницы вырваны.

Он скоро сломает дверь, мне страшно... Мне нужно как-то выбраться отсюда, но как - я не знаю... Сашуля сломал дверь и полз ко мне. Я очень испугалась - его лицо всё было в засохшей крови и каких-то волосах. Я подумала, что это от мышей, которых он ел... Глаза очень злые, волосы отросли, щетина чёрная. Он полз ко мне на четвереньках и рычал: "Оля, кушать, куш-ш-ш-шать"... Я не успела нож взять, он схватил мою руку и стал кусать, было очень больно, я кричала и плакала. Смогла нож взять другой рукой и полоснуть ему по плечу. Он зарычал, отскочил от меня и уполз в свою комнату... у меня нет сил закрыть дверь...

Страницы вырваны.

Больно... хочу спать...

Страницы вырваны.

Пальцы на ногах, хорошо, что я их не чувствую... Очень болит левая рука - он обглодал и там почти все пальцы, я не могу сопротивляться - сил нет. Он пьёт мою кровь и становится всё сильнее. Рычит, как зверь... Помогите мне...

Он рычит и чавкает - обгладывает мои ноги. Я так счастлива, что они онемели и я их не чувствую совсем. Рука болит очень...

Страницы вырваны.

Мне не страшно... почти... только бы Сашуля не ворвался в ванную. Я лежу под ванной, здесь очень холодно, ну и пусть, зато Сашуля меня не достанет, я надеюсь...

Он почти сломал дверь... догадался куда я спряталась... "Оля, кушать, Оля, кушать"... Это единственное, что он помнит - что хочет кушать...

Записи прерываются.